подобную. С умыслом, ссылаясь на застенчивость, она чадру скинула лишь тогда, когда мать и сестра, не скупясь на жемчуг смеха, покинули 'комнату сна'. Потому мать и сестра об обмане узнали позже меня. Топчусь возле ложа, не знаю, на что решиться. Но мужчина всегда мужчина, - так решаю: шайтан с нею, утром разберусь в птичьем гнезде. Лег на ложе, и... как раз в эту минуту рогатый счел удобным напомнить 'газели', что она дочь муллы. Значит, пол-Стамбула ей принадлежит. А ложе? Тоже ее! И тут 'финик Дамаска' сочла уместным свой нрав проявить. По ее мысли, следовало подчеркнуть, какую честь оказала она, дочь муллы, мне простому четочнику! И началось... Раньше 'газель' с презрительным смехом толкнула меня в бок, - я удивился, но подвинулся; увидя мою покорность, сильнее хватила по ребрам, - я еще подвинулся. 'Газель' осмелела, хихикнула и брыкнула веслу подобной ногой, я свою поджал; она развеселилась, размахнулась - нос мой, а с ним и я на край тахты отлетел. Она шаловливо засмеялась: наверно, думала, именно так, а не иначе должна провести дочь муллы свадебную ночь. Она смеется, а мне все кажется - скрипит ржавая дверь. Потом, скажем учтиво, кормой ко мне повернулась и чуть не спихнула меня за борт. Тогда я сказал себе: 'Чох якши! Нехорошо быть назойливым, тем более пламени в крови даже ни на один мангур не осталось'. Эйвах! Не успел решить, куда плыть дальше, как она снова толкнула меня... скажем, кормой, сначала не понял, но - плюх-плюх, - упал на пол... и понял, что мечтаю о шербете со льдом.
Уважаемые эфенди, теперь вы смеетесь - на здоровье! А тогда я всю ночь на шкуре тигра без одеяла скулил. А она что? Она несколько раз, свесившись с тахты, раскаленными глазами меня рассматривала. Зол был, а успел заметить: ждет моей мольбы. Но желание исчезло, как песчинка в пустыне, а она будто нечаянно опустила веслу подобную руку мне на голову. О аллах, откуда у этой 'газели' сила дровосека? Сжавшись, я отплыл подальше. Внезапно она грозно выкрикнула: 'Долго мне ждать осла? Почему не молишь о любви?' Я, едва дыша, еще на аршин отплыл. Жду. Она еще что-то кричала. Я счел выгодным не отзываться. Вдруг храп над шкурой тигра пронесся. Слава аллаху, уснула! Тогда я, как вор, прокрался в селямлик, стащил со стены ковер и, завернувшись в него, погрузился в мертвый сон.
Наутро я при свидетелях сказал: 'Жена, уйди от меня!' - и отослал мулле его дочь. Приданого не было, но все же я к ничему прибавил подарок: коран в дорогой оправе, и шелковой лентой заложил страницу суры: 'Ангелы, исторгающие душу'. Мулла подумал - я за обман рассердился, и промолчал. Мать тоже так решила и три месяца боялась о женитьбе даже упоминать.
Так окончилась вторая притча о трех женах. Не будем затягивать. Произошло это в начале полнолуния, и такое, что я от беспокойства на десять базарных дней перестал даже записывать виденное и слышанное мною в путешествиях. Богатый купец, кому аллах не послал детей, хотел моего Ибрагима усыновить... Об этом потом расскажу... Вот мать и засуетилась, воспользовалась моей печалью и говорит: 'Видишь, как плохо без детей? Удерживать не можешь, Ибрагиму счастье Мухаммед посылает. А ты опять один останешься. И вдобавок соседи осуждают тебя. Молодой - и без жены обходишься. Признав речь матери справедливой, я вновь решился на хитрость. Поцеловав землю у ее ног, я так начал: 'Мать моя, ты, подобно алмазу, блестишь в моей жизни, и слова твои сверкают истиной. Я согласен, но знай: я женюсь лишь на дочери благородного ученого, у которого все низменное вызывает отвращение'. Мать понимающе взглянула на меня и удалилась. Небо послало ей силы, и она тридцать и еще тридцать дней куда-то уходила то одна, то с моей сестрой. Я уже стал радоваться, что она не найдет подходящей, и я, иншаллах, сам себе по вкусу выберу. Как раз в это время Ибрагим проявил благородство и с негодованием отверг богатство купца. И снова в лавке моей засияло солнце, вернув четкам блеск и краски, а мне желание перевернуть страницу.
В один из веселых дней, не дожидаясь моего возвращения домой, мать, задыхаясь, прибежала в лавку: 'О, мое дитя! Какая радость! Я нашла то, что ты ищешь: мюнеджим согласился отдать тебе свою дочь... Не беспокойся, обмана не будет, - единственная у него. Недаром Зарема дочь звездочета. О мой Халил, она сверкает, как звезда на дневном небе, а тело ее подобно атласу! И жар из уст ее пышет, словно она кусок солнца...' - 'Дальше не рассказывай, взмолился я, - сам увижу'.
В доме шум, сверкали ножи, резали баранов, кур... О аллах, из-за кур все и началось... Об этом потом расскажу. Хоть мать и сказала: 'Обмана не будет', все же потребовала, чтобы Зарему прислали со служанкой на заре, тщательно осмотрела невесту и заперла на замок до прихода кади.
Музыкантам сказали: 'Бейте так, чтобы трещало, играйте так, чтобы звенело!' Кажется, в Стамбуле не осталось ни одного звездочета, который не был бы на свадебном пиру. И разговор сразу пошел веселый: о звездах, падающих там, где палач рубит головы, о шаловливой луне, освещающей часто то, без чего не может быть это... Немного поспорили, кто лучше умеет разгадывать смысл расположения звезд, одетых в золотые шаровары. Все было как надо, но тут веселый джин счел своевременным пощекотать... скажем, спину отца моей новой жены. Почесавшись, звездочет принялся услаждать слух гостей повествованием о давно всем известном. Я ради вежливости воскликнул: 'О лучший из звездочетов, пусть как пекмэз польется твой рассказ о семи небесах!' Он снисходительно мне улыбнулся и удостоил ответом: 'Знай, мой сын, и вы, желающие познать истину, когда Мухаммед въехал на своем коне Альбараке на первое небо, его встретил Адам с приветствием: 'Селям алейкюм' - и попросил оказать честь райскому яблоку. Но Мухаммед торопился.
- Постой, уважаемый мюнеджим, - проговорил первый насмешник, - Мухаммед торопился на второе небо, а ты куда? Почему не сказал, где Ева?
- О Еве нет разговора. Она грызла ребро.
- Грызла? Как так? - вскрикнул второй насмешник. - Тогда еще ничего не было у Евы: ни ребра, ни... скажем, раковины.
- О святой Омар! - впал в гнев отец моей молодой жены. - Почему нигде не сказано, что делать с невеждами, засоряющими уши слушателей выдумками болтунов! А теперь я продолжаю: на втором небе Мухаммед встретил Иса. Выслушав сына бога гяуров, Мухаммед оценил поучение о смирении, к которому и стал мудро призывать нас, правоверных. Предсказав Иса второе пришествие, Мухаммед направил Альбарака на третье небо, к Юсуфу (Иосифу), потом на четвертое, где встретил Хануха (Еноха), затем поспешил на пятое, где нашел Аарона. На шестом небе Мухаммеда задержала поучительная беседа с Моисеем. Узнав все о десяти заповедях, Мухаммед, вскочив на Альбарака, вознесся на седьмое небо, проехав под ветвями величайшего дерева туба. О правоверные, один плод туба может накормить всех обитающих на земле. Каждый день семь тысяч ангелов прилетают сюда петь пятьдесят молитв аллаху. Наконец Мухаммед очутился в изумрудном жилище и хотя блеск пленял, но пророк помнил, зачем мчался на седьмое небо, и спросил аллаха, что делать с правоверными. Аллах ответил: 'Пятьдесят молитв они должны сотворять в день, восхваляя мои деяния!'
Опечаленный возвращался Мухаммед. Но на шестом небе его снова встретил Моисей и, узнав причину скорби пророка, согласился, что смертные не ангелы, и после пятидесяти молитв они будут походить на выжатый лимон, а на все остальное не останется ни желания, ни времени.
- Аман! Времени должно хватить и для выплаты налогов, и для получения пинков!
Бросив свирепый взгляд на первого насмешника, отец моей новой жены продолжал:
- Подумав, Моисей посоветовал Мухаммеду возвратиться на седьмое небо и упросить аллаха убавить число молитв. Сначала аллах спустил десять молитв, но Мухаммед опять, по совету Моисея, возвратился к аллаху. И снова аллах убавил, но мало.
- О мекка! - вскрикнул пожилой гость, незвездочет. - По-твоему, Мухаммед нуждался в советах? А сам не знал, что делать?
- Истину сказал, мой сосед! - завопил другой незвездочет. - Как смеешь, мюнеджим, приписывать Мухаммеду свое невежество в делах пророков?
- Да падут на ваши головы огнедышащие звезды! Как дерзнули вести беседу о небе не в саду мечети?!
Но отец моей новой жены, немного зная, что такое небо, и потому обратив на крики незвездочетов ровно столько внимания, сколько на крик совы, когда он, звездочет, предается сну, весело продолжал:
- Тогда Мухаммед вновь попросил совет у Моисея, ибо в еврейском коране сказано: 'Моисей был светильником, от которого зажигают другие светильники и свет которого от этого нисколько не уменьшается'. 'Да будет тебе известно, о Мухаммед, мой бог иных свойств: определит - не уступит. Всем ведомо, как много я трудился, чтобы прославить имя моего бога! Я начертал десять заповедей и сказал: 'Бог прислал!' Народ поверил, и бог промолчал. Я обещал евреям привести их с помощью бога в обетованную
