Особый раздел доклада он посвящает злокозненному Бухарину. Попутно докладчик яростно нападает на покойного президента Академии Карпинского (1846-15. 07. 1936), знаменитого ученого, видного представителя русской геологической школы. Последний обвиняется в том, что он потворствовал Бухарину, попустительствовал шпионам и диверсантам на ниве советской науки. Последнее академиками отклоняется (прах усопшего в ознаменование заслуг замурован в кремлевской стене!). Но относительно любимца Ленина принимается следующее постановление: «Ввиду того, что Н.И. Бухарин использовал свое положение академика и члена Президиума Академии во вред нашей стране и в своей борьбе против партии и советской власти поставил себя в ряды врагов народа, общее собрание постановляет: исключить Н.И. Бухарина из числа действительных членов Академии наук». («Последние Новости», 28. 05. 1937, с. 2.)
27 мая в Наркомате обороны уже все знают об аресте Тухачевского. Обстановка страшно нервозная.
28 мая газеты сообщают о передаче дела М.Н. Тухачевского в следственные органы. В тот же день это знают уже все в Киеве, в том числе и сын Якира, тогда еще мальчик. (Командарм Якир. Воспоминания друзей и соратников. Москва, 1963, с. 229.)
Заговорил Р.П. Эйдеман: уже через два дня после ареста (!) он соглашается «помочь следствию» в раскрытии преступления.
28 мая арестован Якир, 29 мая — Уборевич.
29 мая Тухачевского лично допрашивает Н.И. Ежов. Присутствовали: Г.Н. Леплевский, нач. отделения Я.Л. Карпейский, ст. оперуполномоченный В.В. Ярцев, следователи И.Д. Суровицких, А.А. Авсеевич, З.М. Ушаков. На вопросы Ежова Тухачевский отвечал сначала отрицательно или уклончиво. Следователи смотрели свирепо, с ненавистью, поигрывая резиновыми дубинками. Потом стали выходить один за другим в соседнюю комнату, и оттуда тотчас стали доноситься вопли избиваемых и шум падающих тел.
Ежов замолчал, допрос взял на себя Леплевский. Он начал повышать голос, потом орать. Возбужденные следователи, возвращаясь из соседней комнаты, били своими резиновыми палками по столу, угрожающе размахивали ими над головой Тухачевского. Снова притащили на очную ставку Фельдмана, Корка, Путну и Примакова. Прибавили к ним Эйдемана, Карахана, Осепяна, Бухарина и Ягоду. Все дружно обличали маршала, как заговорщика и своего тайного главу. Даже Ягода, который до того стойко держался и на вопрос о преступных связях с Тухачевским, Эйдеманом, Корком, Уборевичем и др. высшими командирами от всех отпирался и отвечал: «Были официальные знакомства. Никого из них я вербовать не пытался» (Известия ЦК КПСС, с. 46), — даже он теперь признал, что вместе с Тухачевским руководил заговором. Этот допрос решил дело. И Тухачевский («в состоянии нервного потрясения», как извиняюще говорят его сторонники) тоже дал признательные показания, которые были тут же зафиксированы и которые он подписал. Показания гласили: «Еще в 1928 г. (будучи начальником Ленинградского военного округа. —
30 мая Уборевичу, отрицавшему свою вину, устраивают очную ставку с Корком. Тот утверждал, что Уборевич с 1931 г. входил в «право»-троцкистскую организацию. Уборевич отвечал: «Категорически отрицаю. Это все ложь от начала и до конца. Никогда никаких разговоров с Корком о контрреволюционных организациях не вел». (Там же, с. 51.)
Выведенный из терпения, Леплевский вновь пускает в ход средства физического воздействия. Только после этого Уборевич признает участие в заговоре, называет соучастников, подписывает протокол допроса с признанием своей вины.
Все, что происходит в НКВД, быстро становится известным Гамарнику. Очень может быть, что ему даже намеренно сообщали, по прямому указанию Сталина. Видимо, последний не сомневался уже в его участии. И таким образом хотел лишить его душевного равновесия, побудить к опрометчивым действиям, которые при существовавшей слежке можно было быстро разоблачить и пресечь.
30 мая было принято официальное предложение Политбюро ЦК ВКП(б) относительно Якира и Уборевича: «Утвердить следующее предложение Политбюро ЦК: Ввиду поступивших в ЦК ВКП(б) данных, изобличающих члена ЦК ВКП(б) Якира и кандидата в члены ЦК ВКП(б) Уборевича в участии в военно- фашистском троцкистском правом заговоре и в шпионской деятельности в пользу Германии, Японии, Польши, исключить их из рядов ВКП и передать их дела в Наркомвнудел». Это «предложение», подписанное Сталиным, было тотчас отправлено для сбора подписей вкруговую ко всем членам ЦК и кандидатам в члены ЦК партии. Легко представить, как чувствовал себя каждый, когда к нему поступила такая бумага, начиненная «динамитом»! Не подписать, протестовать? Равносильно самоубийству!
Неизвестно, успело ли это «предложение» поступить на подпись Гамарнику. Хотя было бы логично прислать его ему в числе самых первых, чтобы увидеть его реакцию.
30 мая в первой половине дня к Гамарнику приезжает с визитом старый друг Блюхер. Он привозит предложение Сталина: чтобы Гамарник вошел в состав суда, которому предстоит судить Тухачевского. Они обсуждают вопрос, и Гамарник решительно отказывается. Блюхеру не удается его переубедить, и он уезжает ни с чем. Свой разговор Гамарник пересказывает жене, которой он вполне доверял, ибо она была настоящим боевым товарищем, членом партии с 1917 г., работала с ним в подполье Одессы против интервентов, участвовала в Гражданской войне, окончила Институт красной профессуры, близко общалась с Бухариным и его окружением, работала редактором-консультантом в московском издательстве, выпускавшем «Историю Гражданской войны в СССР». Очень взволнованный, Гамарник при этом воскликнул: «Как я могу! Я ведь знаю, что они не враги. Блюхер сказал, что если я откажусь, меня могут арестовать» (Волкогонов. Триумф и трагедия. Кн. 1, ч. 2, с. 263). Это был мучительный разговор и мучительные часы! В разговоре мелькали имена близких друзей: Блюхера, Якира, Уборевича, Гарькавого, Дубового, Картвелишвили, Муклевича, Левичева, Осепяна, Кирова, Орджоникидзе, Микояна. (Ян Гамарник. Воспоминания друзей и соратников. Москва, 1978, с. 166 и 186.)
Во второй половине дня 30 мая Политбюро ЦК ВКП(б) принимает другое важное решение: «Отстранить т.т. Гамарника и Аронштамаот работы в Наркомате обороны и исключить из состава Военного совета, как работников, находящихся в тесной групповой связи с Якиром, исключенным ныне из партии за участие в военно-фашистском заговоре». (Там же, с. 52.)
И это тотчас становится Гамарнику известно. В ночь на 31 мая у него происходит исключительно тяжелый приступ диабета. Вызвали медсестру, а также родную сестру — врача Ф.Б. Гамарник, участника Гражданской войны, доверенного человека. К утру больному становится легче. Он начал даже шутить, ибо другая сестра его, Клара Борисовна, член партии с 1929 г., работавшая в Прокуратуре Московской области, передала ему по телефону ободряющие вести.
Но к обеду прибыл крайне взволнованный Блюхер, его очень близкий друг. Они закрылись в спальне и опять тайно беседовали о чем-то очень важном. Затем Блюхер уехал.
