это было-дай бог памяти! - кажется, во вторник, в саду ПалеРойяля Теодор видел, как такая вот группа шла напролом, вопя во всю глотку, переворачивая стулья; девушки убегали от них в Деревянную галерею, а рядом стеною стоял народ, храня упорное молчание, не пряча неприязненных взглядов, хорошо знакомых мушкетеру по собственному опыту. Было это во вторник, а сегодня воскресенье. А вчера, в субботу, не где- нибудь, а в Тюильри, неподалеку от 'Кафе фельянов', на крики 'Да здравствует король!' какой-то молодой человек в длинном рединготе взял да и ответил криком 'Да здравствует император!'. Правда, он за это здорово поплатился: даже женщины орудовали зонтиками.
Ведь вчера тоже шел дождь. Не особенно-то приятно было смотреть, как юношу, ровесника Теодора или, может быть, чуть-чуть постарше, повалили на песок аллеи, и он лежал в разодранном рединготе, с рассеченным в кровь ртом, а глаз...
Теодор старался не вспоминать об этом глазе' До прихода пикета, за которым пошли на пост к Пон- Турнан, надо было унести тело.
И вот эта скотина, подпоручик Удето, заметив проходившего мимо военного, резко его окликнул, но потом узнал Теодора, известного всем кавалеристам своей лихой ездой, тем паче что в Гренельской казарме они ночевали в одном помещении.
- Я возьму его под мышки, а вы, мушкетер, берите за ноги...
И до чего же может быть тяжел труп юноши, просто даже не верится...
Отнесли его в какой-то двор и оставили там преспокойно гнить, такого же человека, как и Теодор, который мог, как и Теодор... который, вероятно, ощутил волнение сердца одновременно с Теодором или чуть раньше... И как знать, может быть, в этом квартале и у него были первые любовные приключения...
Кавалерист приближался к родным местам, где прожил свои юные годы, а это настраивало на сентиментальный лад.
Вдруг Теодору подумалось: 'Я-то зачем во все это влез?
Зачем, какого черта, какого дьявола? Зачем я послушался Марк-Антуана? Разве это мое ремесло? Конечно, я стал сомневаться в себе, но все же, все же!' Само собой разумеется, и отец толкнул его на этот шаг. Сам Тео только забавлялся-портные, оружейники, да еще с такой посадкой, да еще такие лошади... А теперь тяни лямку, как грузчик: ну что ему Бурбоны? Ведь ему следовало бы стать солдатом еще в 1810 году. Тогда люди шли, чтобы сражаться... То была великая эпоха, эпоха победоносная.
Как убеждал Теодора его друг Дьедонне пойти Б императорский эскорт! Теодор тогда и слушать его не хотел. Он ненавидел войну.
Сражаться, ему... да во имя чего? Родина-она была тут, с тобой, а вовсе не в Австрии или в России. С легкой руки отца он привык смотреть на императора как на республиканца, а Республика... Дьедонне был республиканцем. Это уж у них фамильное.
Всё слова, одни слова. В Париже находилось все, что влекло его, удерживало... Для людей такого склада, как он, все происходит только в Париже.
У него болезненно защемило сердце: он вспомнил свою раннюю юность, напрасный свой энтузиазм, разбитые чаяния...
вспомнил все, что он бросил, разуверившись в себе. Вот где, быть может, она, причина его бездумного легкомыслия, этой тяги к щегольству, побрякушкам, страсть к лошадям, вот откуда 'Quo ruit et lethum...' - его собственный девиз! Он пересек улицу Аржантейль; здесь, на другом ее конце, как раз все и случилось.
Когда в одиннадцатом году отец предложил Теодору нанять вместо него рекрута, сын счел это более чем естественным. Он вытащил несчастливый номер. Ему вовсе не улыбалось уезжать, и поэтому он сказал 'да'. Впрочем, это 'да' скорее было условным, ибо он не знал, как все устроится. Где отец отыщет нужного человека? И вот в один прекрасный день они встретились в этой кофейне на улице Аржантейль, в двух шагах от Павильона Марсан; как все это произошло? Владелец кофейни, здоровенный, кривой на один глаз мошенник с неизменной трубкой во рту и и зеленом переднике, свел их с нужным человеком, с человеком, давшим свое согласие. Парень лет двадцати пяти, он уже отслужил, будучи призван в 1806 году, но за известную сумму готов был снова идти в армию, держался он совсем как тот натурщик у Герена, который позировал обнаженным и безропотно сносил шуточки учеников, и, совсем как тот, видимо, был согласен на все, лишь бы заработать кусок хлеба. Странно все-таки: человек продает себя. Ресторатор говорил и говорил, не давал вставить ни слова и, еще немного, наверняка потребовал бы от нас: 'Да вы только пощупайте!' - словно нам так уж необходимо было поставить императорской армии именно богатыря.
Несчастный парень, грязная одежда, заскорузлая от пота...
А если они все-таки в Сансе... Но ведь есть же все-таки в Париже армия, которой командуют маршал Макдональд и герцог Беррийский! Есть все-таки.
'Как вспомню того мальчика, которого мы несли с Удето, - блондинчик в разорванном рединготе, весь распухший, из угла рта у него что-то сочилось, а нос забавный, короткий, широкий, лицо тоже широкое, как у того рекрута. Только, пожалуй, чуточку ниже ростом. Одна подробность тогдашней сделки: сколько и кому платить, если он умрет. На этот пункт соглашения я пытался указать отцу... Он меня оборвал: 'Да оставь, уже сговорились'. Он обязался выделить ему участок из наших владений в Мортене. Однако, когда год спустя мы узнали, что этот человек действительно умер, как тот в саду Тюильри... пусть он умер от болезни на лазаретной койке где-нибудь в завоеванных областях, скажем в Рёре, пусть не от ядра, не от пули и не при падении с лошади... а все-таки... В конце концов, если я не желал быть солдатом Наполеона, чего ради я сунулся в мушкетеры Людовика XVIII? И куда нас теперь пошлют? Говорят, на высоты Мелэна, чтобы преградить путь Бонапарту. Не хотел воевать в чужих странах, воюй теперь в своей собственной. И почему это обязательно мы будем защищаться более стойко, чем те, что обороняли Гренобль, Лион, Сане? А вдруг войска герцога Беррийского перейдут на сторону Узурпатора! Нас будет там три-четыре тысячи офицеров, в сущности всё мальчишки, легкая кавалерия.
гренадеры, кирасиры и мы, черные и серые мушкетеры, с мушкетонами наперевес, ну а еще кто? Предположим даже, мы удержим Мелэнские высоты, что помешает им обойти нас справа или слева? При содействии населения... И ведь из меня выйдет такой же мертвец, как из любого другого, и тоже потечет розовая слюна вот отсюда...' Теодор провел сверху вниз большим пальцем правой руки по подбородку. 'Кто же в конце концов получил те деньги, когда наш рекрут в Везеле отдал богу душу? Скорее всего, ресторатор... удивляюсь, как он тогда не оттянул ему губу, чтобы показать нам его нижние резцы. А какой вид был у генерала Лагори там, под деревом, когда в него всадили двенадцать пуль? Только что сейчас Ло де Лористон... сам-то он об этом не думал, а я вот глядел на него... ведь это было на том самом месте. На том самом месте'.
Проезжая улицей Нев-де-Пти-Шан, Теодор чуть было не свернул налево, благо улица Антэн находилась в двух шагах, - а что, если заглянуть к Жозефу, переброситься с ним словечком?
Жозефом он звал своего лучшего друга, Пьера Дедрё-Дорси...
нельзя же покинуть Париж, не попрощавшись с Жозефом. Но Трик, не дожидаясь решения хозяина, уже повернул на улицу Гайон-знает, где его ждет овес. Ничего не поделаешь! Впрочем, тогда пришлось бы задержаться и на улице Людовика Великого, чтобы повидаться с Жамаром... так и конца не будет!
Удивительное дело, но погода начала по-настоящему разгуливаться. Хотя над Парижем все еще клубились черные тучи-их пригнал с востока ветер, будто мало нам грозных туч, идущих с юга. Какой-то водонос остановился у фонтана Гайон, утер потный лоб, точно в самый разгар жаркого лета. Кожаный картуз, грязный фартук; полные ведра с коромыслом поставил перед собой. Он молча глядел на гарцевавшего мушкетера ничего не выражающим взглядом. Берлина, запряженная четверкой лошадей, неожиданно выкатила из ворот особняка на улице Нев-СентОгюстен-к крыше были приторочены какие-то пожитки, баулы, тюфяки; экипаж круто свернул на перекрестке, и водоносу пришлось посторониться. Видя, что и карета и мушкетер держат путь на запад, мчатся навстречу буре, водонос ухмыльнулся и крикнул им вслед:
- Нс туда едете! Кобленц-то, он в другой стороне!
Дом номер восемь по улице Мишодьер, построенный в минувшем веке на месте бывшей гостиницы 'У двух мостов', был разделен на отдельные квартиры, и до 1813 года господин Жерико снимал здесь весь бельэтаж-квартиру в глубине двора и оба крыла, где жил некогда господин д'Арменонвиль. Хотя бельэтаж, где скончалась в 1801 году супруга господина Жерико, его Луиза, был достаточно просторен, отцу Теодора он казался одинокой холостяцкой квартирой. Объяснялось это тем, что большую часть времени господин
