падение Уссухака грозит опасностью ему самому. Он был уверен, что Боварран начнет притеснять и постепенно изведет всех сторонников Уссухака – это было естественно, общепринято и понятно любому уттаку.
Родственник прежнего вождя пошел по его приближенным и разъяснил нависшую над ними угрозу. Поэтому утром, когда нагулявшиеся уттаки пробудились от крепкого сна, среди них нашлось немало таких, которых до костей возмущала измена Уссухаку, а заодно и традициям предков, запрещавшим распри за власть при живом вожде. В племени начались разговоры, число недовольных росло, как горный камнепад. К полудню толпа дикарей, подогретых рассуждениями о заветах предков, подвалила к шалашу, где отдыхал Боварран.
Полууттак вылез на шум и увидел толпу соплеменников. Она смотрела на него десятками черных и блестящих глаз, в которых читалась единая, общая враждебность. Укуммак, бывший ближе других, сверлил Боваррана взглядом, черная щетка его волос угрожающе торчала вперед, на самозванца. Имя Укуммака означало по-уттакски «речной краб» и до смешного соответствовало внешнему виду защитника справедливости, еще более короткого и широкого, чем другие уттаки, раскорячившегося, как речной краб, почуявший угрозу.
– Что вам нужно? – сердито спросил Боварран.
– Ты не вождь, – свирепо сказал Укуммак. – Уссухак – вождь.
– Вчера был пир. – Боварран напомнил, что пир означал признание его вождем. – Я – вождь.
– Ты нарушил заветы предков. Ты будешь съеден.
– Вы нарушили волю вождя вождей. – Несмотря на их злобу, Боварран чувствовал себя уверенно. – Уходите, или узнаете его гнев.
Из тех, кто оставался в племени, никто еще не испытывал на себе гнев белого диска. Когда абстрактный гнев вождя вождей вступил в противоречие с не менее абстрактными заветами предков, практические соображения оказали решающее влияние на выбор.
– Ты – один, – заявил Укуммак. – Нас – много. Все будет по-нашему.
– Он повернулся к толпе и скомандовал:
– Хватайте его!
– Стойте! – рявкнул Боварран и поднял вверх белый диск. – Дабба-нунф!
Полуутак поначалу сам испугался своего могущества. Он один остался стоять на ногах – поляну перед шалашом усеяли корчащиеся тела. Выли и дергались уттачки, исходили пеной бьющиеся в судорогах детеныши, хрипели воины, натыкаясь на собственное оружие. Самого Боваррана тоже била дрожь, его мышцы были сведены спазмами, но он чувствовал не боль, а извращенное наслаждение, упиваясь своей всесильностью. Человеческая половина его сущности заставляла его презирать этих дикарей, уттакская – жаждала власти над ними и их подчинения.
Наглядевшись на жуткое зрелище, он сказал:
– Хватит.
Действие заклинания прекратилось. Очумевшие уттаки с мутными глазами один за другим поднимались с земли.
– Теперь вы знаете гнев белого диска, – обратился к ним Боварран.
– Теперь вы поняли, кто вождь. Толпа жалобно застонала в ответ.
– Это он вызвал гнев белого диска. – Боварран кивнул на Укуммака:
– Съешьте его!
Мгновенно осознав угрожающую ему опасность, Укуммак побежал вниз по поляне. Мужчины похватали оружие и погнались за виновником общего несчастья.
Тот вброд переправился через Руну и полез вверх по склону противоположного ската, все дальше углубляясь в скалы Оккадского нагорья.
Погоня вернулась нескоро и с пустыми руками. Оставшиеся дикари за это время сложили Боваррану новый шалаш и натащили туда лучших шкур и утвари.
Полууттак принял усердие и поклонение своих соплеменников как должное… Он грозно обратился к охотникам, посмевшим упустить указанную им добычу:
– Где этот жабий сын? Вы дали ему убежать?!
– Его унес Вонючка, – ответили потрясенные охотники. – Гнев белого диска – ужасен!
Боварран ловко использовал подвернувшуюся случайность.
– Так будет с каждым, кто не чтит меня, – провозгласил он. – Того унесет Вонючка.
Испуганный ропот пронесся среди уттаков, слышавших слова охотников и вождя. Закрепив впечатление, Боварран поинтересовался, как это произошло.
Оказалось, что охотники не сразу выследили Укуммака в скалах. Они почти настигли его, когда прилетевший на шум ящер схватил беглеца, оказавшегося ближе всех, и утащил его наверх.
– Там были чужие. Двое. – Один из охотников показал два пальца. – Не уттаки – люди.
– Люди? – насторожился Боварран. – Откуда здесь люди? Вы их ловили?
– Да. Они ушли наверх, в скалы. Мы не пошли за ними. Опасно.
– Отыщите их! – потребовал Боварран.
– Великий вождь! – взмолился один из охотников. – Прикажи Вонючке, и он съест их. Заветы предков не велят нам ходить в скалы!
Боваррану не хотелось показывать соплеменникам, как малы его возможности управления Вонючкой.
– Ладно, – разрешил он. – Не ходите. Охотники разошлись, довольные милостью нового вождя. Боварран выбрал помощника и оставил за старшего, сказав, что скоро вернется в племя. Утром, чуть свет, он вышел на Керн.
В этот день речной краб вцепился Витри в палец. Витри споласкивал котелок, чтобы затем набрать в него воды, и вдруг почувствовал, как что-то небольшое, твердое и агрессивное словно щипцами защемило мизинец его левой руки. Он вскрикнул и выдернул руку из воды. Существо, похожее на серый камень, оторвалось от пальца, мелькнуло в воздухе и стукнулось о прибрежную гальку.
Лила подбежала на крик лоанца.
– Что случилось? – спросила она.
Витри указал ей на жесткое и круглое существо, встопорщившееся навстречу его руке. Пара тяжелых и толстых клешней угрожающе раскрылась, готовая повторить нападение.
– Какой сердитый, – улыбнулась магиня. – Это укуммак – речной краб. Их много водится в северных реках. Говорят, нет ничего на свете вкуснее укуммака.
– Его можно есть? – не поверил Витри.
– Можно, – подтвердила она. – Так мы и сделаем, а то давно мы не ели ничего вкусненького. Сажай его в котелок, в воду, и ставь на огонь. Пока вода закипает, наловим остальных.
Она показала Витри, как безопасно брать укуммака, и, вооружившись прутиком, выудила из Руны еще полтора десятка речных крабов, таких же круглых, жестких и агрессивных, как первый. Затем, пока Витри подкладывал ветки в костер, магиня уселась на камень повыше и, пощелкивая пальцами, стала убирать дым костра с помощью заклинания собственного изобретения.
– Нам нужна маскировка, – весело повторяла она. – И… раз! И… два!
Клубы дыма исчезали, не поднимаясь выше кустарника, за которым было укрыто кострище.
Витри не сразу решился взять в рот покрасневшего от варки краба, но, попробовав кусочек, мгновенно забыл о своем предубеждении. Единственное, о чем он вспомнил и пожалел во время еды, было то, что здесь нет Шеммы, подлинного ценителя лакомых вещей. Шеммы, который уже никогда не попробует вареного укуммака.
После обеда Лила и Витри ссыпали крабьи панцири в щель между валунами и закидали галькой погасший костер. Затем они подняли на спины полегчавшие за неделю пути дорожные мешки и пошли дальше.
Вскоре склоны оврага расступились и впереди показался просвет.
Вдруг оттуда раздался шум, крики, плеск воды и треск сучьев. Лила и Витри едва успели броситься на землю за камнями, как из кустов выбежала толпа уттаков и остановилась неподалеку, осматривая скалы и
