— Правду я говорю? — не унимался пьяный Тренев, не довольствуясь молчаливым согласием.
— Конечно, правду… подтвердил маленький студент.
Арбузов злобно захохотал.
— Если кто и виноват, так люди сами… продолжал Тренев.
— Какие люди? — подхватил Арбузов, прищуриваясь. — Те, которые бьют, или те, которых бьют?.. Как вы на этот счет, Кирилл Дмитриевич?
Чиж почувствовал, что вся кровь бросилась ему в лицо. Он растерялся и жалобно оглянулся кругом.
— Глупо! — сказал он.
— Что-о? — зловеще переспросил Арбузов и привстал. Его черные воспаленные глаза загорелись бешеным огнем. Он точно обрадовался предлогу сорваться с цепи.
Чиж искоса взглянул на него и позеленел.
— Вы слишком мною себе позволяете… — вставая, пробормотал он каким-то жидким цыплячьим голосом.
— Много?.. Ах, ты… — крикнул Арбузов, но Михайлов схватил его за руку.
— Захар, ну что ты! — крикнул он.
— Оставь! — бешено рванулся Арбузов. — Не твое дело!
— Перестань… или я уйду!.. Как тебе не стыдно? — продолжал Михайлов.
Арбузов быстро повернулся к нему и с минуту неподвижно смотрел прямо в глаза.
— Ну, садись, пей!
Арбузов молчал и не спускал с него неподвижных глаз. Михайлов вдруг тоже замолчал и тоже пристально стал смотреть в глаза Арбузову, не выпуская его руки. Рука эта дрожала все сильнее, но не вырывалась. И почему-то Михайлов почувствовал, что если выпустить руку, Арбузов ударит его. Он побледнел, но еще крепче перехватил руку.
Вдруг рука перестала дрожать и бессильно обмякла в пальцах Михайлова. Арбузов машинально освободил ее и не глядя сказал:
— Другой раз не делай… не люблю…
И заорал на весь клуб:
— Ну, пей, ребята!.. Что там!.. Кирилл Дмитриевич, выпьем… Я так… я пьян!.. Ну!.. Руку!
Чиж не подал руки, но его обступили, начали уговаривать. Арбузов сам подошел к нему, добродушно улыбаясь:
— Да полно… Ну, что там!.. Помиримся!
— Оставьте, Кирилл Дмитриевич, стоит внимание обращать!.. Ведь он же пьян! — говорил над ухом Чижа огорченный Тренев.
Чиж со страшным усилием подал руку, не подымая глаз.
— Ну, вот и ладно! — сказал Арбузов, крепко тряхнул руку Чижа и сейчас же забыл его. Некоторое время он молчал и пил как-то странно, внутрь себя глядя.
Тренев уселся возле Чижа и, дружелюбно обняв его за плечи, говорил:
— Вы напрасно придаете этому такое значение… Мало ли на кого может бешеная собака броситься…
Арбузов вдруг захохотал.
— Это я — бешеная собака?.. Браво, ротмистр!.. Верно!.. Кланяйся своей жене, ротмистр!..
Тренев оглянулся на него и добродушно сказал, повернувшись к Чижу:
— Ну, вот… видите, какой он?.. Ко всем лезет!.. Но я его очень люблю!..
— А я тебя, ротмистр, терпеть не могу! — подхватил Арбузов.
Его словно дергало. Видимо, он искал ссоры.
— Ну, вот, — так же миролюбиво и опять-таки конфиденциально, одному Чижу, сказал Тренев, — я говорил?.. И ничего ему от меня не надо… дурак!..
Арбузов почесал затылок с самым мирным видом.
— Ну, пусть… Не всем таким умным быть, как ты!.. И вдруг всколыхнулся весь.
— А знаете, господа, что с нами будущий знаменитый писатель сидит!.. Вот уж где ума палата!
Рысков обомлел. Арбузов смотрел прямо на него и злобно усмехался.
Казначейский чиновник сразу же из желтого сделался красным, поперхнулся куском и пробормотал:
— Захар Максимыч, вы обещали никому…
Арбузов сделал удивленное лицо.
— А ты почем знаешь, что я о тебе?.. Может, это я — знаменитый писатель?.. А, так это — ты?.. А я и не знал!.. Ну, если сам выскочил, так, значит, — ты… Господа, имею честь представить вам будущего Толстого!.. Вы не смотрите, что он только казначейский чиновник и мордой не вышел!
Рысков заметался, как заяц.
— Нет, я не потому, что я… я, напротив… что это вы?
Арбузов его не слушал.
— Хотите, господа, прочту последнее произведение знаменитого нашего писателя? А?
— Это любопытно! — отозвался толстый поручик Иванов, которому с самого начала вечера было весьма неприятно присутствие какого-то казначейского чиновника.
— Читайте, читайте, Захар Максимыч! — крикнул хорошенький мальчик-корнет.
Арбузов немедленно важно полез в карман и вытащил тоненькую синюю тетрадку, которую сейчас же узнал Чиж.
— Вот… Слушайте, господа!.. «Любовь», рассказ Александра Рыскова…
— Захар Максимыч, пожалуйста… как же такое… я прошу!.. Зачем же издеваться?..
— Я не издеваюсь, я слух хочу усладить!
— Ну, я вас прошу! — бледный, с красными пятнами и потом на лбу, бормотал Рысков, вставая и протягивая руку к тетрадке.
— Нет, брат, написал так написал!..
Рысков бессильно шевелил пальцами протянутой руки, не смея дотронуться до тетрадки, которую Арбузов нарочно держал у самых пальцев его, как бы не замечая протянутой руки.
— Итак, господа, слушайте: «Александр медленно шел по аллее парка… Его бледное лицо с высоким лбом, на котором вились мягкие каштановые волосы…»
— Захар Максимыч! с мужеством отчаяния ухватился за тетрадку Рысков. — Но я же не хочу!.. Арбузов медленно и как бы задумчиво повернулся к нему лицом.
— Не хо-чешь? — по складам произнес он. — Не по-зво-ляешь?.. Жаль! А я бы прочел!
— Нет! — жалко улыбаясь, сказал Рысков.
— Нет?.. Ну, и черт с тобой… на! — бешено крикнул Арбузов и швырнул тетрадку прямо в лицо Рыскову.
Рысков отшатнулся, машинально поймал тетрадку, веером ударившую ему в подбородок, и скомкал ее на груди. Он растерянно оглянулся кругом, точно хотел спросить:
«За что же это?..» И лицо его было жалко, так было ясно, что он не смеет оскорбиться, не смеет слова сказать, что всем стало неловко. Даже поручик Иванов отвернулся. Один Арбузов смотрел по- прежнему мрачно, и злорадные искры мелькали у него в глазах.
— Вот вам и жизнь… сочинители! — непонятно проговорил он сквозь зубы с каким-то наслаждением. Ха!.. Инженер!.. За твое здоровье, за твою идею, хоть и ты сумасшедший, и идея твоя сумасшедшая!.. Пей!..
Наумов приподнял свой стакан.
Арбузов мрачно, точно отыскивая новую жертву, окинул глазами стол.
— Краузе! — крикнул он. — Немчура!.. Скоро ты застрелишься?
— Сейчас, — холодно и высокомерно ответил корнет.
Это было так неожиданно, что многие прыснули.
— Вот те и раз! — ошеломленный, вскрикнул Арбузов. — Как — сейчас? Тут?..
— Тут, сейчас… — так же холодно и высокомерно повторил Краузе.
