– Маги скоро будут здесь и все осмотрят.
– Наши или ихние? – ехидно поинтересовался кот.
– Чьи «ихние»?
– А я почем знаю!
– У него невроз, – пояснил император. – Да и мне не мешает подлечиться…
– Как бы нам не простудиться, мой друг. За последнюю сотню лет равеннская осень изменилась не в лучшую сторону… – загнав скай’лер в ножны, поддержал принц так аристократически капризно, что у гвардейцев-орков закаменели лица. На них разве что надпись не вызеленилась: «Так какого шушеля с нами поперся?!»
Но Симка-то знал: первую сотню лет Савиэль разменяет не скоро. А еще знал, что этой ночью никто не посмеет ломиться в рабочий кабинет, дабы не гневить императора и его тепличного друга.
– Ваше Величество, а что делать с ним? – Рэйвен Гром кивнул на Ноэля. В широко открытых глазах теперь отражалось хотя бы небо.
– Он погиб при исполнении служебного долга, – помолчав, сказал император. – Похороните как подобает и оповестите родных.
– У него нет родных, Ваше Величество, – ответил один из эльфов. – Ни у кого из наших нет.
– Они знали, на что идут, – веско сказал Савиэль.
«И хозяин знал, – подумал домашний дух, – и хозяйка, да и я теперь тоже».
Но, как говаривал любимый хозяин, чем страшнее сеча, тем краше пир!
Игорный кубик потерялся в суматохе. Симка проверил место, где его застиг туман, потрусил до пруда, нырнул и обшарил дно, но напрасно. Кулон как испарился. Но что такое – удача? Поймать ее – не главное, важно уметь правильно ею распорядиться. А если сам не можешь, дай шанс другому. Счастливый случай уберег Симку от заклинания, но что, вернее, кто спас императора? А?
Амулет не нужен тому, кто сам стал талисманом.
Эпилог
Эльф вошел в столицу дождливым утром со стороны западных портовых ворот.
– Полушка, л’лэрд, – поводив перед его лицом мигающим амулетом, идентифицирующим расу, приветливо сказал привратник, которого не удивила ни дешевая, хоть и добротная одежда, ни очищенная от сучков палка, на которую опирался пришелец. Эльфы вообще ребята с приветом. Знакомый трактирщик рассказывал, что принц Савиэль обожает наряжаться мелким конторским служкой и кутить на «дядюшкино наследство» в питейных и игорных домах. В самом начале разгульного марафона его выставили из одного злачного заведеньица, так хозяин потом локти кусал: соседям-конкурентам «служка» оставил за ночь две сотни империалов.
Пришелец заплатил, многозначительно хмыкнув. Стражник учтиво кивнул: не ошибся, еще один ряженый вернулся из путешествия. Вон как блюдет конспирацию, даже пошлину детинками насчитал. Откуда ж парню знать, что деньги были последними? И на извозчика не осталось.
Ясеневый посох застучал по вымокшей равеннской мостовой. С первого взгляда стало ясно: что-то случилось. В глазах рябило от сине-зелено-белых мундиров столичной стражи; прохожих бесцеремонно останавливали, махали на них идентификатором расы и требовали документы. Из лавки магических безделушек вышло четверо стражников, толкая впереди себя немолодого уже мужчину с заломленными за спину руками. Следом, захлебываясь слезами, выбежала простоволосая женщина. Черная дверца хлопнула, лошади потянули тюремную карету, а человечка осталась мокнуть под дождем, глядя вслед тоскливо и беспомощно, как брошенная собака. Прохожие оборачивались, но никто не подошел. Эльф надвинул капюшон до бровей. Нет, просить помощи у стражи не станет. И что, демоны побери, здесь происходит?!
Столичный гость свернул с широкого проспекта на улочку потише и поспокойней. Поначалу он планировал обратиться к соплеменникам, чтобы помогли добраться до силль-миеллонского посольства, но Пресветлая решила испытать сына своего и наслала на город дождь. Эльфы (даже наполовину) не любят, когда им капает за шиворот, поэтому они отсиживались под крышами, предоставив улицы менее прихотливым народам. И пришлось л’лэрду рассчитывать лишь на собственные ноги. Ботинки отяжелели от воды, он промок до бинтов, но, сцепив зубы, ковылял на Третий Лепесток, пока не стало так худо, что пришлось прислониться к стене заведения с нечитаемой вывеской – буквы слились в темную полосу.
Последний месяц стал испытанием на прочность. Пришлось очаровывать, чтобы взяли на купеческое судно, чтобы корабельный костолом не жалел зелий, латая рану, чтобы маг-ветродув поднапрягся. Это отняло все силы, и эльф решил не рисковать, самостоятельно добираясь до Силль-Миеллона. Одним непрекрасным утром он попросту не проснулся бы, и тогда вырастет кленок в чистом поле или того хуже – в человеческой деревне на огороде. Малопривлекательная это перспектива – до точки в летописи Мира любоваться из хрустальных чертогов Пресветлой на себя, огородного. Не такой кончины ради он в сверкающем доспехе, окрыленный багряным плащом, вел карательный отряд своей ветви по следу скадарских агрессоров!!! Правда, с тех пор триста с лишним лет прошло, и доспех теперь стоит в зале для красоты, плащ сожрала моль, а кости огненного жеребца покоятся под кленом. «Эх, старость – не радость, – мысленно вздыхал л’лэрд, которому на вид можно было дать от силы лет тридцать. – Впору обрастать корой». Уже и местечко у ручья в кленовой роще подыскал, и из цветных валунов горку себе выложил, да разве ж кто даст спокойно одеревенеть? Эльф пожил долго и славно, и за эти годы усек непреложную истину: время идет, а люди не меняются. Все такие же обманчиво-нерешительные, словно тлеющие искры, готовые в единый миг обернуться лесным пожаром. Только с чьей стороны пойдет пал на этот раз? И удастся ли его остановить, а еще лучше – предотвратить?..
– Плохо, что ль, горемычный? – вернул эльфа в реальность сочувственный голос.
Горемычным себя л’лэрд не считал, но рана действительно разнылась, а поэтому он не ограничился лаконичным «да».
– Я пришел в город только что, и у меня срезали кошелек. Мне нужно в силль-миеллонское посольство на Третьем Лепестке, но не хочу обращаться к вашим стражам. – Раненый поднял голову.
– Э-э-э… – округлил глаза субтильный мужичок.
Монументальных габаритов женщина, сидевшая в крытой телеге, опустила бумажный кулек и переглянулась с мужем.
– Если вы окажете любезность, то я буду благодарен от всего сердца, а мои соплеменники щедро заплатят вам за доброту. – Эльф сдобрил голос толикой чар, чувствуя, что вот-вот ничком растянется в луже.
Женщина, смахнув воображаемую слезинку, жалостливо покачала головой.
– Охо-хонюшки, что ж творится-то! Нелюди какие! Средь бела дня да у честного люда на глазах исподнее отымут! Полезайте, конечно, помощь ближнему своему – дело, так сказать, богоугодное.
И прибыльное, подумал эльф, залезая в телегу.
– И то верно, голуба моя! – угодливо пропел мужчина и щелкнул вожжами. – А со стражничками гуторить и впрямь не о чем – как есть олухи лопоухие!
Нелюдь флегматично потер длинное острое ухо. Он давно отвык сердиться на людишек, у которых, как известно, речевой орган редко подчиняется мыслительному.
При виде зачарованных от непогоды белых стен за высокой витой изгородью, опрятной терракотовой черепицы и курящегося над трубой дымка у эльфа открылось второе дыхание. Резво для раненого он выпрыгнул из телеги, хотя, оказавшись на мостовой, пошатнулся. Дверь особняка распахнулась на стук немедленно, будто усердная служанка ждала за ней, подглядывая в замочную скважину.
– Ох, Пресветлая! – Полуэльфочка прижала ладони к щекам. – Л’лэрд…
– Прикажи налить в ванную шалфея. Халат подать полосатый – это побуждает к размышлениям о двойственной природе всего сущего, – распорядился Шантэль Тирриашаль д’ривен, прежде чем
