Крик его превратился вопль.
- Молодой хозяин! - послышался чей-то голос.
Джем не мог остановиться. Из дымки вынырнула фигура - темная, сгорбленная. Громадная ручища ухватилась за спинку кресла. Кресло качнулось. Джем упал на пол.
- Стефель!
Послышался утробный хохот. Стефель, отхохотавшись, сглотнул слюну. В одной руке старый камердинер сжимал початую бутылку. Покачнувшись, он протянул Джему свободную руку. Мальчик не слишком охотно сжал руку пьяницы и задержал дыхание. Камердинер помог ему подняться.
От Стефеля разило какой-то дрянью. Наверное, спал в сточной канаве. Порванную куртку украшали пятна блевотины. К давно не мытым седым волосам прилипли солома и колючки. Схватив Джема за плечи, пьяный слуга уставился ему в глаза. У самого Стефеля глаза были красные, как у кролика, и заметно косили.
- Ты меня... не у-у-убьешь, м-молодой хозяин, а?
Не хотелось Джему даже дышать рядом со Стефелем, но он не смог сдержаться.
- Стефель, посади меня в кресло!
Слуга на приказ Джема никак не ответил. Он отпустил плечи Джема, отхлебнул из бутылки и, покачиваясь, побрел вдоль развешенных на стене портретов, другой рукой волоча за собой мальчика.
А ноги Джема волочились по полу.
- Стефель! Перестань!
Но Стефель не унимался.
- Я-то ведь п-подглядывал за тобой, парень. За тобой и за дружком за твоим. К-карлики - это к счастью, ты не знал? У-у-у королей при д-дворе завсегда карликов держат. Н-ну, это, само собой, при прежнем короле было так. И ведь карлику, шельме, все, что хочешь, можно было болтать, ну, буквально, все что хочешь! Я того, и сам бы карликом стал с превеликим моим удовольствием, а ты? Ну а ты и так карлик, считай. Ног у тебя нету. А?
Пьяница снова расхохотался, хватка его ослабла, и Джем заскользил на пол.
Стефель подхватил его.
Джем чуть не плакал. У него соскочила одна туфля, рубашка задралась.
Стефель и раньше был плохой, но сегодня - особенно.
- Глянь-ка. - И он развернул Джема лицом к портретам. - Эрцгерцоги Ирионские. Тысячу циклов правили. Или... что я такое говорю? Тысячу, разве. Да нет, десять тысяч, нет, даже сто десять сотен тысяч они были главные на скале Икзитера. Ну а кто правит скалой, тот правит и Тарном, ты это знаешь, парень? Должен знать, должен!
Стефель поволок Джема вдоль линии портретов. Он шагал все быстрее и говорил все громче. Что-то об эрцгерцоге. Что-то о короле. Что-то про какое-то донесение, которое должен был доставить какой-то старик.
Портреты пролетали перед глазами Джема.
Они тянулись и тянулись, и сыновья сменяли отцов. Джем и прежде проезжал на кресле мимо этих портретов. Если он ехал медленно, они мрачно нависали над ним. Если ехал быстро - они вспыхивали и поблескивали, но никогда еще они так не смотрели на него, как сегодня. На некоторых портретах были изображены молодые леди, на других - старики, на одних бородатые, на других - безбородые. Одни в париках, в шляпах с перьями, другие в остроконечных шлемах. Одни с накрахмаленными стоячими воротниками, другие в камзолах с расшитыми золотом и драгоценными камнями манжетами. Одни с оружием. Другие - без. Одни сжимали в руках свитки пергамента, другие - мечи. Однако на всех портретах была отчетливо прорисована правая рука с перстнем - символом знатного происхождения. Все изображенные на портретах мужчины были стройными, с длинными и тонкими пальцами. По глазам, по линии скул в каждом из них чувствовалась принадлежность к роду эрцгерцогов Ирионских, и Джему все эти люди напоминала Тора.
Стефель крепко прижал юношу к себе.
- Благороднейший род! Верны были королю мильон мильонов циклов! Ты знал это, парнишка? А я им служил! И мой отец им служил! И отец моего отца моего отца... - Пьяница качнулся. Казалось, вот-вот упадет и задавит мальчика.
Но не упал. Расхохотался, запрокинул голову, потом опустил и приблизил свою физиономию прямо к лицу Джема. В хриплом голосе Стефеля вдруг появилась странная, нарочитая заботливость. Отчаянно шепелявя щербатым ртом, он выговорил:
- Знаешь, кто твой отец, парнишка?
Джем вскрикнул. Попытался вырваться. Стефель держал его крепко и вертел, словно куклу.
- Отпусти! Отпусти сейчас же!
Джему хотелось оттолкнуть от себя пьяного, но тот слишком цепко держал его.
Стефель допил остатки вина, но поторопился: струйки побежали по подбородку, по рукам. Пьяница разозлился, занес руку над головой. Наверное, намеревался разбить бутылку.
Джем зажмурился. Отвернулся. Представил, как бутылка летит в нишу и разбивается на множество сверкающих осколков.
Но звук бьющегося стекла не раздался. Раздался испуганный голос:
- Отец!
Старик оглянулся. Опустив руку, выронил бутылку, она упала и покатилась по полу. Опустил вторую руку.
Джем повалился на пол и больно ударился. Несколько мгновений лежал скорчившись, прижавшись щекой к пыльному долу. Потом перевернулся на живот и пополз к креслу.
До кресла было ужасно далеко. Джем плакал и проклинал свою слабость.
- О отец! - повторяла и повторяла Нирри. Старый пьяница ходил по кругу и отбивался от дочери. Только когда Стефель, наконец, остановился и уставился на дочь пьяными глазами, служанка обернулась к юноше.
- Господин Джем, с вами все в порядке?
Джем взмок от усталости. В конце концов Нирри удалось дотащить его до кресла и усадить. Слезы застилали глаза Джема, в груди бушевал пожар гнева. Если бы он мог убить Стефеля, он бы сейчас сделал это.
Нирри суетилась рядом с ним. Поправила рубашку. Отерла лицо, стряхнула пыль с волос.
Джем сердито отбросил ее руку.
- Простите его, господин Джем, - умоляюще проговорила Нирри и возобновила попытки привести внешность мальчика в порядок. - Это просто день такой нынче выдался! Он его всегда отмечает. Понимаете, эрцгерцог велел ему донесение доставить. Синемундирникам. Два цикла тому назад, в этот самый день. Ой, нельзя, чтобы госпожа его увидала. Вы ей ничего не скажете, господин Джем, правда? - нежно, тихо уговаривала Джема Нирри. Пойдем, отец, пойдем.
Стефель, пристыженный, обмякший, пошел следом за дочерью прочь из галереи.
Джем остался один-одинешенек. Где же Варнава?
Джем с тоской бродил взглядом по свету и теням. Потом уставился в черный пол, который он вдоль и поперек изъездил на своем кресле, сжал кулаки, стукнул ими по ободьям. Поднял голову, посмотрел на потрескавшийся потолок. Трещины расползлись по нему паутиной. Время от времени с потолка падали хлопья штукатурки. Джем подумал о том, что в один прекрасный день тяжелый лепной потолок рухнет на пол. В воздухе потом долго-долго будет кружиться пыль...
Джем потянулся за костылями.
Он должен ходить!
- Один, - начал он считать свои шаги. - Два.
Насчитав девять, нет, почти десять - Джем повис на костылях. Как же медленно! Как трудно! Он закрыл глаза и представил, что парит, словно птица, и летит к горизонту - туда, куда уводила белесая дорога на картине.
За спиной его кто-то захлопал в ладоши.
Это был Варнава.
ГЛАВА 22
