можете сказать мне, где в Москве находится 'фестивальский собор'?
В ответ я рассмеялся. Я понял: она имеет в виду небольшую церквушку снесенного села Аксиньина, которая теперь находится на окраине Москвы - на Фестивальной улице. Я объяснил ей, как туда попасть, и мы еще немного поговорили... Я не задал Любочке никакого вопроса, я и без того знал, зачем она собирается в Аксиньино: именно в тот день в тамошней церкви состоялось весьма торжественное отпевание Надежды Яковлевны Мандельштам.
VI
Нет нужды рассказывать о том, насколько тесная дружба связывала Ахматову с Лидией Корнеевной Чуковской. Анна Андреевна ценила ее редакторский талант, высочайшую порядочность, бескорыстие, преданность близким людям. Но притом я бы сказал, что у Ахматовой и Чуковской не могло быть полнейшего единодушия, слишком разные это были натуры.
Лидии Корнеевне литература совершенно заменяла религию, а Ахматова была христианкой и подобных воззрений разделять не могла. За долгие годы их дружбы Лидия Корнеевна так и не смогла, хотя и усердно пыталась, привить Анне Андреевне преклонение и любовь к своим кумирам, к таким, например, как Герцен или Чехов.
У Чуковской было, на мой взгляд, чересчур серьезное, если не сказать трагическое восприятие жизни. А Ахматова, как человек неизмеримо более умный, да к тому же обладавший неподражаемым чувством юмора, смотрела на людей и на мир гораздо шире и снисходительнее.
У меня есть основание полагать, что эту точку зрения разделял покойный Иосиф Бродский. Соломон Волков приводит такие его слова: 'Анна Андреевна пила совершенно замечательно... Я помню зиму, которую я провел в Комарове. Каждый вечер она отряжала то ли меня, то ли кого-нибудь еще за бутылкой водки. Конечно, были в ее окружении люди, которые этого не переносили. Например, Лидия Корнеевна Чуковская. При первых признаках ее появления водка пряталась и на лицах воцарялось партикулярное выражение. Вечер продолжался чрезвычайно приличным и интеллигентным образом'.
Анна Андреевна и Лидия Корнеевна неодинаково относились не только к Тургеневу, Герцену, Чехову и к алкоголю. Совсем по-разному они смотрели и на личность К. И. Чуковского. В то время как дочь испытывала к нему неподдельную любовь и восхищение, Ахматова оценивала его вполне объективно. Она безусловно признавала его ум, выдающиеся литературные способности, но ставила ему в вину когда-то опубликованную статью 'Две России'. (Идея там такая: поэзия Маяковского олицетворяет обновленную страну, а стихи Ахматовой - старую.)
До революции Чуковский был весьма преуспевающим журналистом и литературным критиком. Жил он на Карельском перешейке, в местечке под названием Териоки. По этой причине кто-то из писателей придумал ему довольно остроумное прозвище 'Иуда из Териок' (Иуда Искариот - так звали того, кто предал Христа).
Язвительность и даже ехидство были неотъемлемой чертой Чуковского. И если Анне Андреевне передавали какое-нибудь его злое bon mot, она с особенной интонацией произносила:
- Добрый, добрый Корней Иванович...
Когда он устроил на своей даче библиотеку для местных детей, Ахматова отозвалась об этом так:
- Просто Корней знает, что богатые люди должны помогать бедным. А остальные в Переделкине даже этого не знают.
И еще я запомнил, как она говорила:
- Корней не был в Третьяковке сорок лет. Он посмотрел современный отдел, пришел домой и сказал: 'Почему я не ослеп раньше?'
Как известно, Чуковский - это псевдоним, на самом деле его звали Николай Васильевич Корнейчуков. От Ахматовой я слышал о том, как псевдоним появился: в пылу полемики кто-то употребил словосочетание 'корнейчуковский подход' или что-то в этом роде... Так родилось на свет столь знаменитое литературное имя.
В советское время не менее известен был писатель по фамилии Корнейчук. Это был украинский драматург, обласканный властями и даже занимавший высокие должности. И я помню, как Л. К. Чуковская рассказывала:
- Корней Иванович мне сказал: 'Я буду являться тебе ночью в виде домашнего привидения и говорить: 'Лида, я открою тебе страшную семейную тайну: наша фамилия - Корнейчук''.
Отношения Ахматовой и Лидии Корнеевны в свое время были омрачены ссорой, они не общались в течение десяти лет, со времени войны и вплоть до 1952 года. Уже на моей памяти, в конце пятидесятых, их дружба подверглась еще одному испытанию, и причиной тому стал наш с братом Борисом близкий приятель, родной племянник Чуковской Женя.
Увы, с Лидией Корнеевной случилось то, что, как известно, произошло со всеми москвичами: ее 'испортил квартирный вопрос'. Она со своей дочкой Люшей жила на улице Горького в квартире, которая принадлежала Корнею Ивановичу. А на даче в Переделкине рос и воспитывался сын убитого на войне ее брата Бориса.
В пятидесятых годах Женя Чуковский окончил школу и поступил в Институт кинематографии. Ездить всякий день из Переделкина к месту учебы было затруднительно, и Корней Иванович выделил внуку комнатку в квартире на улице Горького.
У Лидии Корнеевны были к племяннику претензии вполне коммунального свойства: Женя не вымыл за собою ванну..., он разбросал на кухне свою одежду..., он вышел из комнаты в одних трусах... и т. д. и т. п.
Надо сказать, Ахматова в этом конфликте решительно взяла сторону Жени. Она, например, говорила:
- Неужели бы я стала считать, сколько раз при мне мальчики Ардовы выходили в трусах?..
Кроме Анны Андреевны в этот конфликт были вовлечены и некоторые другие дамы - тогдашние приятельницы Чуковской. Я помню, как у нас на Ордынке Маргарита Алигер громко осуждала Женю за его 'проступки'. Это говорилось моему младшему брату, который ни слова не проронил в ответ. А когда Алигер окончила свой монолог и удалилась, Боря мрачно поглядел ей вслед и сказал:
- Подумаешь, Марина Цветаева...
Каковая реплика привела Ахматову в совершенный восторг.
И еще подобное воспоминание. Наталья Ильина в свою очередь произносила гневную речь в защиту 'обижаемой' Лидии Корнеевны. Между прочим, она говорила:
- Женя, со своим отвратительным лицом...
Ахматова жестом прервала ее и гневно сказала:
- Я слышать не могу, когда кого-нибудь ругают за некрасивую внешность!
По счастью, конфликт Лидии Корнеевны с племянником продолжался недолго. В 1958 году Женя познакомился с дочерью Шостаковича Галей. Они полюбили друг друга, вскоре поженились, и Дмитрий Дмитриевич предоставил им жилье.
Честное слово, я бы не стал вспоминать эту неприглядную историю, кабы она не аукнулась совсем недавно и самым постыдным образом. 7 декабря 1997года мой приятель Евгений Борисович Чуковский скончался, и его решили похоронить на Переделкинском кладбище, рядом с дедом и бабкой. Но этому категорически воспротивилась дочь Лидии Корнеевны Люша (Елена Цезаревна Вольпе), а именно она является душеприказчицей Корнея Ивановича. Бедный Женя, при жизни его выживали из квартиры любимого деда, а после смерти не дали лечь рядом с ним...
Но вернусь к Лидии Корнеевне. После смерти Ахматовой я виделся с нею раза два или три. Более всего запомнилось мне, как я побывал у нее в гостях осенью 1971 года. Я пришел показать ей только что написанные свои рассказы, которые для печати не предназначались. Чуковская приняла меня очень тепло. Незадолго до этого она вышла из больницы и говорила мне:
- Врачи подозревали, что у меня рак легкого. Но потом выяснилось, что это - туберкулез. И тогда все стали меня поздравлять, как будто я родила тройню...
Рассказы мне пришлось читать вслух, зрение у Лидии Корнеевны было неважное... Прочитанное она похвалила, сделала несколько незначительных замечаний и торжественно, как бы принимая меня в русскую литературу, произнесла:
- Ну вот, теперь я буду знать, что есть такой писатель - Миша Ардов.
Чего греха таить, в те минуты я отнесся к этому вполне серьезно...
Потом мы с ней беседовали о политике, о литературе... Заговорили о Солженицыне... И тут Лидия Корнеевна сказала фразу, которую я запомнил на всю жизнь:
- Я поняла, что этим... - тут моя собеседница указала рукою на потолок (в те времена такой жест означал, что речь идет о самом высоком советском начальстве), - ... что этим даже деньги не нужны. Им нужен только срам.
VII
Я уже упоминал, что свою приятельницу Наталию Ильину Ахматова считала осведомительницей. Свое мнение Анна Андреевна объясняла весьма убедительно и просто:
- Все те люди, которые вместе с нею вернулись из Китая, отправились или в тюрьму, или в ссылку. А она поступила в Литературный институт на Тверском бульваре...
Ум и интуиция редко подводили Анну Андреевну. Теперь, спустя полвека с той поры, как Ильина стала приходить на Ордынку, у меня появилось косвенное подтверждение ахматовской правоты. Сорок с лишним лет назад, 12октября 1957года, парижская газета 'Русская мысль' напечатала 'Открытое письмо Наталии Ильиной, автору романа 'Возвращение'. Журнал 'Знамя', Москва'. Начинается эта публикация так:
'Милая Наташа!
Могу Вас поздравить, Ваш роман 'Возвращение' читается в Рио-де-Жанейро русскими, прибывшими с Дальнего Востока, нарасхват.
К сожалению, должна отметить, что читают его главным образом как документ из секретного отдела НКВД. Не там ли Вы и писали его, Наташа, и не был ли он Вашей платой за право проживания в Москве и прочие блага?'
Далее автор разбирает самый роман и рассказывает о людях, чьи биографии легли в основу этой вещи. А в конце открытого письма содержатся весьма любопытные сведения о жизни Ильиной:
'Вы работали спикером на японской радиостанции и прославляли подвиги тех самых японцев, которые жгли китайские деревни и гнали к нам беженцев.
