темное лицо, совсем не злое - растерянное. Глубокие складки в углах рта, тонкие губы все было чужое, нелюбимое. И на этом лице метались светлые, совсем Настины глаза, метались, как серые зимние белки, ища пристанища. Вот они остановились на девочке, замерли, расширились, стали осмысленными и тревожными.
И вдруг тишина в доме взорвалась криком. Не отрывая взгляда от лица дочери, отец хрипло кричал:
- Прости меня, дочка! Водка проклятая виновата! Доченька-а-а... Сиротиночка...
Отец стал биться головой о печку, ситцевая занавеска затрепыхалась, как раньше, в те прошлые вечера и ночи, и вмиг напомнила все. Исчезла появившаяся вдруг жалость. Такой крик она уже слышала. Только слова были другими. Страшный крик не сулил ничего хорошего, и Настя опять инстинктивно зажмурилась, спасая себя.
- Уведите девочку, наконец, - построжал незнакомый голос, - не место ребенку там, где произошло убийство.
- Да, да, конечно, - заторопилась учительница и вывела Настю из избы. Следом выскочил участковый.
Они шли по хрусткому снегу к дому, где жила учительница. 'Убийство, убийство... Убийство?' - бились в мозгу Насти слова незнакомца и постепенно до нее доходил смысл увиденного в собственном доме. Это там было убийство!
Отец виноват. Отец убил маму и лебедя тоже убил. Пьяный, он убил их. Они умерли - мама и лебедь. Вот что значит убийство! Только в теплой комнате учительницы, которая помогла ей раздеться и сидела рядом на чистой узенькой кровати, к Насте пришел страх. Настоящий, большой, взрослый. Не за себя. Страх пришел за учительницу, за эту маленькую комнату, за красивую женщину в шляпке, которая спокойно сидела в коляске над постелью учительницы, как спокойно когда-то плыли лебеди над маминой кроватью. Если придет сюда пьяный отец, ничего этого не будет. Не будет! Он все разрушит, убьет, в комнате снова появятся чужие люди, и вид у них будет виноватый и...
Закрывая весь мир, хлынули слезы. И тотчас сильные руки подняли ее высоко, обняли, закрыли и закачали.
- Не пускайте его сюда, дядя Сережа, прошу вас, - прорывались сквозь рыдания Настины слова.
- Не бойся, девочка, он больше не сделает зла. Прости меня, не сумел отвести твою беду, но не бойся, ты будешь со мной, я тебя защищу, я смогу, тебя и других защищу, обещаю...
В горячих больших руках было тепло и покойно дядя Сережа продолжал говорить что-то, эти слова стирали страшную картину, которая зыбко раскачивалась исчезая кусками, словно туман, и в маленьком сердце вновь поселялась надежда. Как темные бабочки взметнулись просохшие ресницы, перестали источать слезы Настины глаза и двух взрослых людей, как удар, поразила жившая в них радость. Откровенная радость освобожденного зверька, не знающего цены освобождения. Жалость и злость рванули душу инспектора. Жалость к так горько начавшейся жизни ребенка. Злость на себя, не сумевшего сберечь. Недетские задачи давались Насте, калеча душу. Как же воскресить белого лебедя счастья, плывущего по синей воде детства?
