темно, что в нескольких шагах нельзя уже было рассмотреть ни черной земли на солонцах, ни темных силуэтов деревьев. Комары нестерпимо кусали шею и руки. Я прикрыл лицо сеткой. Дерсу сидел без сетки и, казалось, совершенно не замечал их укусов. Вдруг до слуха моего донесся шорох. Я не ошибся. Шорох исходил из кустов, находящихся по другую сторону солонцов, как раз против того места, где мы сидели. Я посмотрел на Дерсу. Он пригибал голову и, казалось, силой своего зрения хотел проникнуть сквозь темноту и узнать причину этого шума. Иногда шорох усиливался и становился очень явственным, иногда затихал и прекращался совершенно. Сомнений не было: кто-то осторожно приближался к нам через заросли. Это изюбр шел грызть и лизать соленую землю. Мое воображение рисовало уже стройного оленя с красивыми ветвистыми рогами. Я отбросил сетку, стал слушать и смотреть, совершенно позабыв про комаров. Я искал глазами изюбра, который, по моим расчетам, был от нас в семидесяти иди восьмидесяти шагах, не более. Вдруг грозное ворчание, похожее на отдаленный гром, пронеслось в воздухе: - Рррррр!.. Дерсу схватил меня за руку. - Амба, капитан! - сказал он испуганным голосом. Жуткое чувство сразу всколыхнуло мое сердце. Я хотел бы передать, что я почувствовал, но едва ли я сумею это сделать. Я почувствовал, как какая-то истома, какая-то тяжесть стала опускаться мне в ноги. Колени заныли, точно в них налили свинец. Ощущение это знакомо всякому, кому случалось неожиданно чего-нибудь сильно испугаться. Но в то же время другое чувство, чувство, смешанное с любопытством, с благоговением к царственному грозному зверю и с охотничьей страстью, наполнило мою душу. - Худо! Наша напрасно сюда ходи. Амба сердится! Это его место, говорил Дерсу, и я не знаю, говорил ли он сам с собою или обращался ко мне. Мне показалось, что он испугался. - Рррррр!.. - снова раздалось в ночной тишине. Вдруг Дерсу быстро поднялся с места. Я думал, он хочет стрелять. Но велико было изумление, когда я увидел, что в руках у него не было винтовки, и когда я услышал речь, с которой он обратился к тигру: - Хорошо, хорошо, амба! Не надо сердиться, не надо!.. Это твое место. Наша это не знал. Наша сейчас другое место ходи. В тайге места много. Сердиться не надо!.. Гольд стоял, протянув руки к зверю. Вдруг он опустился на колени, дважды поклонился в землю и вполголоса что-то стал говорить на своем наречии. Мне почему-то стало жаль старика. Наконец Дерсу медленно поднялся, подошел к пню и взял свою берданку. - Пойдем, капитан! - сказал он решительно и, не дожидаясь моего ответа, быстро через заросли пошел на тропинку. Я безотчетно последовал за ним. Спокойный вид Дерсу, уверенность, с какой он шел без опаски и не озираясь, успокоили меня: я почувствовал, что тигр не пойдет за нами и не решится сделать нападение. Пройдя шагов двести, я остановился и стал уговаривать старика подождать еще немного. - Нет, - сказал Дерсу, - моя не могу. Моя тебе вперед говори, в компании стрелять амба никогда не буду! Твоя хорошо это слушай. Амба стреляй - моя товарищ нету... Он снова молча зашагал по тропинке. Я хотел было остаться один, но жуткое чувство овладело мною, я побежал и догнал гольда. Начинала всходить луна. И на небе и на земле сразу стало светлее. Далеко, на другом конце поляны, мелькал огонек нашего бивака. Он то замирал, то как будто угасал на время, то вдруг снова разгорался яркой звездочкой. Всю дорогу мы шли молча. У каждого из нас были свои думы, свои воспоминания. Жаль мне было, что я не увидел тигра. Эту мысль я вслух высказал своему спутнику. - О, нет! - ответил Дерсу. - Его худо посмотри. Наша так говори. Такой люди, который никогда амба посмотри нету, - счастливый. Его всегда хорошо живи. Дерсу глубоко вздохнул, помолчал немного и продолжал: - Моя много амба посмотри. Один раз напрасно его стреляй. Теперь моя шибко боится. Однако моя когда-нибудь худо будет! В словах старика было столько душевного волнения, что я опять стал жалеть его, начал успокаивать и старался перевести разговор на другую тему. Через час мы подошли к биваку. Лошади, испуганные нашим приближением, шарахнулись в сторону и начали храпеть. Около огня засуетились люди. Два казака вышли нам навстречу. - Сегодня кони все время чего-то боятся, - сказал один из них. - Не едят, все куда-то смотрят. Нет ли какого зверя поблизости? Я приказал казакам взять коней на поводки, развести костры и выставить вооруженного часового. Весь вечер молчал Дерсу. Встреча с тигром произвела на него сильное впечатление. После ужина он тотчас же лег спать, и я заметил, что он долго не мог уснуть, ворочался с боку на бок и как будто разговаривал сам с собой. Я рассказал людям, что случилось с нами. Казаки оживились, начали вспоминать свою жизнь на Уссури, свои приключения на охоте, кто что видел и с кем что случилось. Наши разговоры затянулись далеко за полночь. Наконец усталость начала брать свое: кто-то зевнул, кто-то начал стлать постель и укладываться на ночь. Через несколько минут в балагане все уже спали. Кругом воцарилась тишина. Слышно было только мерное дыхание спящих да треск горящих сучьев в костре. С поля доносилось пофыркиванье лошадей, в лесу ухал филин, и где-то далеко-далеко кричал сыч-воробей.
Глава 19
Ли-Фудзин
Леса. - Содержимое котомки Дерсу. - Приспособленность к жизни в тайге. - Поляны Сяень-Лаза. - Родные могилы - Заживо погребенные. - Река Поугоу. - Барсук. - Нападение шершней. - Лекарственное растение
Чуть только начало светать, наш бивак опять атаковали комары. О сне нечего было и думать. Точно по команде все встали. Казаки быстро завьючили коней; не пивши чаю, тронулись в путь. С восходом солнца туман начал рассеиваться; кое-где проглянуло синее небо. От устья реки Квандагоу Ли-Фудзин начинает понемногу склоняться к северо-западу. Дальше русло его становится извилистым. Обрывистые берега и отмели располагаются, чередуясь, то с той, то с другой стороны. В долине Ли-Фудзина растут великолепные смешанные леса. Тут можно найти всех представителей маньчжурской флоры. Кроме кедра, лиственницы, пихты, ели, вяза, дуба, ясеня, ореха и пробкового дерева, здесь произрастают: желтая береза (Betula costata Trautv.) с желтовато-зеленой листвой и с желтой пушистой корой, не дающей бересты; особый вид клена (Acer barbinerve Maxim.) - развесистое дерево с гладкой темно-серой корой, с желтоватыми молодыми ветвями и с глубоко рассеченными листьями; затем ильм (Ulmus montana Wither) - высокое стройное дерево, имеющее широкую развесистую крону и острые шершавые листья; граб (Carpinus cordata Blume), отличающийся от других деревьев темной корой и цветами, висящими, как кисти; черемуха Максимовича (Prunus Maximoviczii К.) с пригнутыми к земле ветвями, образующими непроходимую чащу, и наконец бересклет (Euonymus macroptera Rupr.) - небольшое тонкоствольное деревцо с корой, покрытой беловатыми чечевицами, располагающимися продольными рядками, и с листьями удлиненно- обратноовальными. Около реки и вообще по сырым местам, где больше света, росли: козья ива (Salix caprea L.) - полукуст-полудерево; маньчжурская смородина (Ribes mandschuricum Kom.) с трехлопастными острозубчатыми листьями; таволожка шелковистая (Spiroae media Schmidt) очень ветвистый кустарник, который легко узнать по узким листьям, любящий каменистую почву; жасмин (Philadelphus tenuifohus Rupr. et Maxim.) теневое растение с красивыми сердцевидными, заостренными листьями и белыми цветами и ползучий лимонник (Schisndra chinensis Baill.) с темной крупной листвой и красными ягодами, цепляющийся по кустам и деревьям. Лес, растущий около воды, скорее способствует обрушиванию берегов, чем их закреплению. Большое дерево, подмытое водой, при падении своем увлекает огромную глыбу земли, а вместе с ней и деревья, растущие поблизости. Бурелом этот плывет по реке до тех пор, пока не застрянет где-нибудь в протоке. Тотчас вода начинает заносить его песком и галькой. Нередко можно видеть водопады, основанием которых служат гигантские стволы тополей или кедров. Если такому плавнику посчастливится пройти через перекаты, то до устья дойдет только ствол, измочаленный и лишенный коры и веток. В среднем течении Ли-Фудзин проходит у подножия так называемых Черных скал. Здесь река разбивается на несколько проток, которые имеют вязкое дно и илистые берега. Вследствие засоренности главного русла вода не успевает пройти через протоки и затопляет весь лес. Тогда сообщение по тропе прекращается. Путники, которых случайно застанет здесь непогода, карабкаются через скалы и в течение целого дня успевают пройти не более трех или четырех километров. В полдень мы остановились на большой привал и стали варить чай. При выходе из поста Ольги С. 3. Балк дал мне бутылку с ромом. Ром этот я берег как лекарство и давал его стрелкам пить с чаем в ненастные дни. Теперь в бутылке осталось только несколько капель. Чтобы не нести напрасно посуды, я вылил остатки рома в чай и кинул ее в траву. Дерсу стремглав бросился за ней. - Как можно ее бросай? Где в тайге другую бутылку найди? воскликнул он, развязывая свою котомку. Действительно, для меня, горожанина, пустая бутылка никакой цены не имела. Но для дикаря, живущего в лесу, она составляла большую ценность. По мере того как он вынимал свои вещи из котомки, я все больше и больше изумлялся. Чего тут только не было: порожний мешок из-под муки, две старенькие рубашки, свиток тонких ремней, пучок веревок, старые унты, гильзы от ружья, пороховница, свинец, коробочка с капсулями, полотнище палатки, козья шкура, кусок кирпичного чая вместе с листовым табаком, банка из-под консервов, шило, маленький топор, жестяная коробочка, спички, кремень, огниво, трут, смолье для растопок, береста, еще какая-то баночка, кружка, маленький котелок, туземный кривой ножик, жильные нитки, две иголки, пустая катушка, какая-то сухая трава, кабанья желчь, зубы и когти медведя, копытца кабарги и рысьи кости, нанизанные на веревочку две медные пуговицы и множество
