раз, другой. Молчаливая женщина, сидевшая неподалеку, прошептала ей на ухо:
— Лучше бы никто не знал, что ты беременная, милая.
Только после этих слов Маара поняла, что она действительно зачала. Значит, Мерикс… Ведь все сомневались в его способности оплодотворить женщину.
— Тут полно таких, которые сразу к тебе полезут, как только узнают, что ты носишь под сердцем ребенка, — продолжала женщина. Она вынула из своего мешка сухие листики. — Пожуй, успокоят.
Маара засунула листья в рот. Вкус вяжущий, горечь… Но тошнота прошла.
Женщину, одной из последних покинувшую Маджаб, звали Саша. Она пересела к Мааре, следила за ней, заставляла жевать сухой хлеб и пить, пить, пить… «Новый друг», — подумала Маара.
Перед высадкой она снова дала Мааре сухих листьев и повторила предупреждение: никому не дать заподозрить, что она беременна. Сообщить новость Данну Маара пока не нашла возможности, они все время находились на людях. На следующий день Маара предложила Саше монету и спросила, нет ли у нее чего-нибудь против дурных снов. Монету Саша взяла и выдала Мааре какую-то кору, велев замочить ее в воде.
— У многих сон нехорош в наши дни, — промолвила Саша печально, и Маара поняла, что история этой женщины, во всяком случае, не менее печальна, чем ее собственная. Может быть, из-за этого люди опасаются разговаривать. Они боятся того, что могут услышать.
На следующее утро по пути к пристани Маара и Данн немного отстали от группы, и Маара сообщила наконец брату о беременности и попросила его остаться на несколько дней в городе, чтобы она смогла прийти в себя. Он еле слышным шепотом сообщил сестре, что за ним следят, что он это заметил там, где они пересаживались. Данн собирался рвануться за остальными, но Маара придержала его.
— Данн, иногда у тебя разыгрывается воображение. Ты уверен?
Он, казалось, снова стал маленьким Данном, протянул плаксивым детским голосом:
— Он плохой, плохой, Маара!
Сестра сжала обе его руки:
— Данн, прекрати!
К ее удивлению, он послушался, приосанился, сбросил с себя маску малыша и сказал:
— Маара, в башнях много чего случилось. — Он попытался улыбнуться. — Я тебе расскажу как- нибудь. Потом. Даже вспоминать не хочется.
— Ты вспоминаешь во сне.
— Да, знаю.
И он заторопился в лодку. Если Данн и услышал ее сообщение о беременности, то явно оставил его без внимания.
Целыми днями Маара страдала: ее тошнило, перед глазами плыли сияющие круги. Саша поддерживала ее, то и дело подсовывала травки и листики, кусочки лепешек.
— Ничего, скоро пройдет. Это самая плохая пора беременности, потом легче будет.
Срок беременности не мог превышать шести недель. До этого цикл ее толком не наладился. Менструация могла начаться, прерваться и продолжиться после перерыва; следующая начиналась с задержкой… Да и как им сразу стать регулярными, если она и женщиной-то была всего ничего…. Фактически всего год. Очень хотелось ей увидеть Мерикса. Встать рядом с ним в зале собраний и оповестить всех о своей беременности. И все бы поздравляли ее, поздравляли бы Мерикса, он стоял бы рядом, держа ее за руку, гордый, счастливый… Как далеко он от нее — но мысленно Маара то и дело возвращалась к нему, к своей общине.
День за днем она сидела за спиной Данна, наблюдала, как он работает веслом, как играют его мышцы и как впадают его щеки, пополневшие за время, проведенное в общине махонди в Хелопсе. Она боролась с тошнотой, а Саша бормотала:
— Потерпи, потерпи. Не выдавай себя.
Маара возненавидела это путешествие по середине реки, в которой отражалось небо, возненавидела берега с их камышом и пальмами, под которыми часто виднелись драконы, как неподвижные, так и движущиеся. Иногда они замирали с распахнутыми пастями, и тогда в эти пасти впархивали мелкие птички и принимались выклевывать остатки пищи между зубов чудовищ. Она мечтала об остановке, о прекращении этого медленного монотонного путешествия. На двадцатое утро Данн проснулся в лихорадке, не в состоянии двинуть не только веслом, но и ногами. Судно ушло далее без них. Как обходиться без Саши? Лица уплывших попутчиков мелькали теперь в памяти как что-то родное, близкое. Без Саши… А если о ней донесут местным властям и задержат до прибытия первого работорговца? Они с Данном заняли крохотную комнатку и отсыпались. Он оправлялся от приступа лихорадки, она — от недомоганий, связанных с начальным периодом беременности. По ночам Маара просыпалась, подходила к брату, отирала его лоб, подносила к губам его воду, сдобренную Сашиными снадобьями.
— Надо удирать, Маара… — бормотал Данн в полубреду. — Догонят…
— Кто, Данн, кто догонит?
Однажды он назвал Кулика, но чаще с губ его срывались другие имена, Мааре неизвестные.
Маара выздоровела быстрее, чем Данн, и, доверившись заверениям хозяина постоялого двора о дружелюбии жителей, выходила на улицы, точнее — на улочки города, бродила мимо кирпичных домов, ни на кого не обращая внимания, не замечаемая прохожими. Из окон комнаты она увидела на некотором удалении от города крупные сооружения и теперь направилась туда, всматриваясь в траву, чтобы не столкнуться со змеей, задевая кусты и вдыхая ароматы. Не в силах противостоять запаху, она сорвала несколько листиков, засунула в рот. Нет, не может это растение оказаться ядовитым! Разжевав и проглотив листья, Маара почти сразу ощутила чувство голода. Преодолевая желание немедленно что-нибудь съесть, она дошла до высоких, в шесть-семь этажей, зданий, очень старых, лишенных крыш и перекрытий. Одни стены остались от них, обожженные пожарами, почерневшие от въевшейся в них сажи. Стены облицованы камнем, — значит, где-то есть и карьер, ибо поблизости камня не видно. Те же ароматные кусты разрослись внутри стен, вскарабкались на кладку.
Большой город шумел здесь когда-то, продуманно распланированный, улицы его пересекались под прямыми углами; хорошо сохранилось мощение из больших прямоугольных каменных блоков, в которых колеса повозок на протяжении многих лет выели заметной глубины колеи. Город оккупировала растительность, ползучие и вьющиеся растения вскарабкивались на стены. Когда его покинули люди? Маара спросила хозяина, но тот ответил лишь, что еще до того, как сошли леса.
— Так люди говорят. Леса здесь были густые, деревья высокие, могучие… Да только так давно это было, что сейчас не то что бревна, а и куска древесины от тех деревьев, пожалуй, не сыщешь, сколько ни шагай. Дождевыми те леса звали. А какие сейчас дожди — пальмам, и то не хватает. Пальмы поливают местные жители, из реки воду таскают ведрами. Пальма — дерево полезное, оно и кормит, и поит — молока-то сейчас, почитай, только от пальмы и дождешься, молочной скотины уж совсем почти не осталось, кормить нечем… И волокно пальма дает для ткани, для одежды.
Навестила Маара и местных молочниц. Здешние мелкие молочные твари в холке едва достигали высоты ее уже чуть выпятившегося пупка. Маара подумала, как удивились бы Мишка и Мишкита, увидев свои уменьшенные копии, очень похожие: и выпуклое вымя, и рога, почти достающие до груди, у некоторых — и до плеч Маары. Увидела она и причудливых рогатых существ, у которых до плеч Маары доставало вымя — сверху. Очень высокие животные, с длинной шеей, позволявшей им объедать нижние листья некоторых пальм. Называли этих животных камелами, а привезли их с далекого севера, когда он еще весь покрыт был песками. Когда? О, давно, сотни, а то и тысячи лет назад, кто его знает… Маара спросила о небоходах — да, наведывались сюда небоходы, раз в неделю, а то и чаще, но теперь… давно не видно, уж сколько месяцев, а то и лет, кто помнит… Сейчас все рекой живут, рекой кормятся. Эта река впадает в другую, еще больше, в главную реку. Реки здесь всегда текли, но иногда вдруг русло меняли…
Дождливые дождевые леса… Маара стояла в покинутом городе, на зарастающей мостовой с сохранившимися следами колес, думала о лесах. Она закрыла глаза, услышала плеск воды, весел…
Выйдя к реке, она зажмурилась от блеска водяной ряби, сдерживая накативший приступ тошноты. Опять в лодку…
Долгие дни на воде, в жаре, в постоянном медлительном занудном однообразии… Услышала предостережения Саши. Не выдать себя! Открыв глаза, Маара поразилась, узрев чудесное видение. Перед
