меня нет тогда другой мысли, другого желания, другой потребности, как отомстить за себя!
Принцесса дрожала от её голоса. По лицу Олимпии, отражающему самую беспощадную, самую непримиримую злобу и ненависть, она видела насквозь всю её душу до самой глубины и ей стало страшно.
Графиня провела рукой по лбу и, подвинувшись к Леоноре, которая сидела безмолвная, продолжала:
- Вы хорошо сделали, что приехали, мне нужно было видеть лицо, напоминающее мне родину, бедную родину, которую я покинула для этой проклятой Франции!
- Вы, графиня де Суассон, вы жалеете, что приехали сюда? Я не думала, чтобы какая-нибудь из племянниц кардинала Мазарини могла пожалеть, что переменила отечество.
- Сестры мои - может быть... но я! И притом зачем нам то, что у нас есть, если нет того, чего хочется!
Она сделала несколько неверных шагов по комнате. Брискетта, на которую никто не обращал внимания, ходила взад и вперед, на вид равнодушная, занимая, чем попало руки, но внимательно прислушиваясь к разговору.
- Я попала в дурную полосу, - продолжала Олимпия. - Ничто мне не удается. Вот и Лавальер: она, должно быть околдовала короля. Ничего не придумаю против её соблазнов.
- Неужели вы не можете простить ей её счастье?
- А я разве счастлива?
Принцесса взглянула на графиню с удивлением.
- Ах! Я знаю, что вы хотите мне сказать. У меня есть молодость, богатство, завидное положение в обществе... А прочее? Но бывают такие часы, когда это прочее для женщины - все...
- Не понимаю...
- Разве вы не знаете, что случилось? Он уехал.
- Кто?
- Граф де Монтестрюк.
- Ну и что?
Графиня де Суассон пожала плечами.
- Вы бываете при дворе и спрашиваете - ну и что? Не хотите ли вы сказать мне, что вам ничего не говорили, или что вы сами ни о чем не догадываетесь?
- Так это правда? - вскричала принцесса, - вы его любите?
- Я не знаю, люблю ли я его, но мне больно, когда подумаю, что ничто не могло удержать его. Да, я просила, я грозила, но этот провинциальный дворянчик, которому я, Олимпия Манчини, отдала все, уезжает! Но я не позволю поступать с собой, как с мещанкой, которую возьмут, а потом бросят... Я дала ему понять, что не забуду этого, и не забываю! Вы поймете это: у вас течет итальянская кровь в жилах...
- О, да! - отвечала принцесса глухим голосом.
- И мало того, что он пренебрег мною, он целиком предан другой женщине, с которой почти помолвлен.
- Знаю! Знаю!
Вдруг она изменилась в лице, положила холодную руку на руку Олимпии и спросила:
- Неужели я поняла? Этот яд, эти булавки, неужели это для Югэ?
А! Вы тоже называете его Югэ? Да, признаюсь, одну минуту... Если он умрет, где же будет мщение? У него едва ли будет время узнать, какая рука поразила его... он и страдать то не будет. Нет! Нет! Он должен жить!
- Так для той, может быть?
- Для той, кого он любит? Для Орфизы де Монлюсон? Это было бы лучше... поразить его в его любви... вырвать её у него... сложить эту любовь в могилу! Но нет! И этого ещё мало. Он станет оплакивать свою молодую Орфизу, умершую во всей красе... Мне хочется другого... Мне хочется такого мщения, которым я могла бы наслаждаться, сколько хочу, чтобы оно было медленное, продолжительное, чтобы оно текло капля по капле, чтобы оно просыпалось с зарей, но не засыпало бы ночью, Чтобы оно было ежечасное, ежеминутное, и все живей, все злей, все глубже! Вы, видно, не умеете ненавидеть? Вот увидите!
- Что именно?
- А! Если я не могу убрать влияние фаворитки на ум короля и заставить её вытерпеть то же, что сама вытерпела, то я сумею, по крайней мере, наказать соперницу! И я жду теперь именно того, кто мне поможет!
Она позвонила.
- Отчего это графа де Шиврю нет до сих пор? В этот час он бывает обыкновенно в Лувре, - сказала она вошедшему лакею. Видели ли его? Что он отвечал?
- Граф де Шиврю прочел принесенное мной письмо и сказал, что скоро приедет к графине, - отвечал лакей.
Измученная принцесса встала. Брискетта подкралась к ней.
- Останьтесь, ради Бога! Я ничего не могу, а вы?
Пораженная и тронутая умоляющим голосом Брискетты, принцесса села опять.
- Я вам не мешаю? - спросила она у графини.
Но Олимпия не отвечала ни слова, а провела платком по сухим губам.
Орфиза де Монлюсон будет герцогиней! Она богата, она красавица! Он любит ее... и я увижу их вместе счастливых, женатых, у меня на глазах? Ни за что! Разве я не права, скажите?
Она взяла руки Леоноры и сжала их в порыве ненависти и отчаяния, потом отошла и стала ходить по комнате.
- И ещё приедет ли этот граф де Шиврю? А меду тем дело касается его не меньше, чем меня.
В эту минуту доложили о графе. Он вошел с гордо поднятой головой.
- Наконец! - вскричала графиня.
- Вот слово, которое сделало бы многих придворных моими врагами, если бы они его услышали, - сказал Шиврю, целую руку Олимпии.
- Я позвала вас, граф, скорее для вашей пользы, чем для себя. Имеете ли вы известия о графине де Монлюсон, вашей кузине, которую вы хотели бы сделать вашей женой, как мне говорили?
- Она уехала недавно в свой замок.
- Вы так думаете? Знайте же, граф, она скачет по дороге в Вену!
- Она - в Вену?
- А разве граф де Монтестрюк не туда же едет?
- А! - произнес Шиврю, бледнея.
- Графиня де Монлюсон приедет туда в одно время с ним. Как вам понравится, если они вернутся женихом и невестой? Мне до этого нет дела... Но если бы я была на вашем месте, я бы вмешалась с оружием в руках!
Глаза Шиврю стали страшны.
- Одно преданное мне лицо, имеющее свои причины не терять их обоих из виду, следит за Монтестрюком, - сказал он.
- Хорошо! Но достаточно ли этого? Он любит графиню де Монлюсон.
Огненный взор Шиврю впился в ОЛимпию.
- Германия не заперта для вас, - продолжала она. - Скачите за ней в погоню, загоните сотню лошадей, подкупите сотню лакеев, проберитесь ночью в гостиницу, где она остановилась... Ну а дальше... Вы сами понимаете. Увезите её по доброй воле или насильно, но по возвращении домой она сама должна попросить поменять имя Монлюсон на Шиврю. А когда вы станете герцогом д'Авраншем, она простит вас, поверьте!
Брискетта, слушавшая внимательно, подошла потихоньку к принцессе Мамьяни и шепнула ей:
- Слышите, принцесса, слышите?
- Нечего терять время на танцы при дворе! - продолжала Олимпия. Такие дела надо вести очень быстро.
- Я еду сегодня же вечером, графиня, - ответил Шиврю.
