сажать. Он знает все так же хорошо, как и я. И он разносит овощи, ходит из хижины в хижину и убеждает черных, чтобы они их ели». «Держу пари, он кое-что на этом зарабатывает», — посмеивался Вилли. «О нет, Вилли, я уверена, что он не станет так поступать».
И в самом деле он так не поступал. Темби считал себя проповедником образа жизни белых людей. Он говорил очень убежденно, демонстрируя перед черными женщинами заботливо уложенные в корзинке овощи: «Добросердечная сказала, надо их есть, если мы будем их есть, это нас убережет от болезней». Темби добивался большего, чем могла сделать Джейн за все годы ее пропаганды.
Ему было уже одиннадцать лет, когда он снова стал доставлять неприятности окружающим. Джейн послала своих старших сыновей в пансион, уволила нянек и решила нанять негритенка, который помогал бы ей стирать детское белье. Она забыла о данном Темби обещании и наняла его младшего брата. И Темби, как и тогда, очень давно, пришел с черного хода, чтобы заявить протест. Глаза его горели, он весь дрожал. «Миссус, миссус, вы обещали, что я буду работать для вас». «Но, Темби, ты ведь работаешь для меня на огороде». «Миссус, моя миссус, вы сказали, что когда будете брать негритенка в дом, то возьмете меня». Но Джейн не уступила. Она все еще считала, что Темби не прошел испытания до конца. А его настойчивость и горячность казались ей мало подходящими качествами для того, чтобы находиться подле ее детей. Кроме того, ей нравился младший брат Темби; он был мягче, всегда улыбался, этакий круглолицый Темби, добродушно игравший с детьми в саду, после того как он кончал стирать и гладить. Джейн не видела причин, чтобы отказать ему, и так и сказала Темби.
Темби был очень обижен. Он перестал ходить с корзинкой зелени от хижины к хижине и выполнял лишь самую необходимую работу, чтобы не совсем запустить огород. Работал он уже безо всякого воодушевления.
«Знаешь, — то ли в шутку, то ли всерьез сказала мужу Джейн, — Темби ведет себя так, словно мы ему чем-то обязаны».
Вскоре после этого Темби пришел к Вилли и попросил разрешения купить велосипед. В ту пору он зарабатывал десять шиллингов в месяц. Между тем существовало правило, что ни один черный, получающий меньше пятнадцати шиллингов, не имеет права приобрести велосипед. А «пятнадцатишиллинговый» черный мог оставлять себе пять шиллингов из жалованья, десять отдавать Вилли и обязывался работать на ферме до тех пор, пока долг не будет выплачен сполна. Это могло тянуться два года, а то и дольше. «И вообще, зачем такому негритенку, как ты, понадобился велосипед. Велосипеды для взрослых».
На следующий день исчез велосипед их старшего мальчика, а затем его обнаружили в поселке возле хижины Темби. Мальчишка даже не потрудился скрыть следы преступления; когда его вызвали на допрос, долго молчал, а потом сказал: «Не знаю, почему я его украл. Не знаю». И он с плачем убежал, скрылся в чаще деревьев.
«Пусть убирается отсюда», — решил Вилли, окончательно сбитый с толку и очень разгневанный.
«Но его отец с матерью и вся семья живет на нашей ферме», — возразила Джейн.
«Я не желаю больше терпеть у себя вора», — не унимался Вилли.
Избавиться от Темби означало нечто большее, чем просто прогнать воришку: Джейн вдруг поняла, каким облегчением для нее будет, если она перестанет видеть горящие, умоляющие глаза Темби. Все-таки она с виноватым видом сказала: «Я думаю, он сможет найти работу на одной из соседних ферм».
Но от Темби не так-то легко было избавиться. Когда Вилли сказал ему о своем решении, Темби расплакался, совсем как маленький. Потом обежал вокруг дома и бил кулаками в дверь кухни до тех пор, пока Джейн не вышла к нему. «Миссус, моя миссус, не позволяйте баасу прогонять меня». «Но, Темби, ты должен уйти, раз хозяин так сказал». «Я работаю для вас, миссус, я ваш бой, позвольте мне остаться. Я буду работать для вас в огороде и не буду просить прибавки». «Сожалею, Темби», — сухо сказала Джейн. Темби смотрел на нее, пока его лицо не исказилось гримасой мучительного страдания: он не мог поверить, что она отказывает ему в поддержке. В этот момент брат Темби вышел из-за угла дома, неся младшего ребенка Джейн, и Темби бросился им навстречу, накинулся на них так, что маленький черный мальчик зашатался и едва удержал белое дитя. Джейн ринулась на помощь своему детищу и оттащила Темби в сторону. Все-таки Темби успел избить братишку, искусал и исцарапал ему лицо и руки.
«Кончено, — холодно заявила ему Джейн, — ты уйдешь с фермы сейчас же или полиция выгонит тебя».
Некоторое время спустя Мак-Кластеры спросили у отца Темби, нашел ли парнишка работу, и в ответ услышали, что он поступил боем на огород к соседнему фермеру. При встрече с соседом Мак-Кластеры справились о Темби, но ничего определенного не узнали: на новой ферме Темби был всего только еще одним работником, ничем не выделявшимся.
Еще через некоторое время отец Темби сказал, что у сына вышли «неприятности» и он перешел на другую ферму за много миль отсюда. Теперь уже никто, казалось, не знал, куда он девался: говорили, что Темби присоединился к партии, отправлявшейся на юг, в Иоганнесбург, искать работу на золотых приисках.
Мак-Кластеры забыли о Темби. Они были рады забыть о нем. Они считали себя примерными хозяевами; своей добротой и честностью заслужили хорошую репутацию у негров; между тем история с Темби оставила тяжелый, неприятный привкус, словно песчинка, попавшая в пищу. При упоминании имени Темби им становилось как-то не по себе, хотя, по их представлениям о добре и зле, к тому не было никаких оснований. Так что в конце концов они даже не вспоминали о нем и перестали спрашивать у отца Темби, что с мальчиком; он стал еще одним из тех черных, которые бесследно исчезают из вашей жизни после того, как, казалось, занимали в ней такое важное место.
И только почти четыре года спустя в округе снова начались кражи. Первым подвергся нападению дом Мак-Кластеров. Ночью кто-то забрался к ним и унес следующие вещи: зимнее пальто Вилли, его трость, два старых платья Джейн, кое-что из детской одежды и разбитый трехколесный детский велосипед. Деньги, лежавшие в ящике стола, остались нетронутыми. «Какой странный вкус у вора!» — удивлялись Мак- Кластеры. Ведь за исключением пальто Вилли среди похищенных вещей не было ничего ценного. О краже сообщили в полицию, и, по заведенному порядку, представители власти явились на ферму и установили, что воровал кто-то свой, потому что собаки не лаяли на него и вор был неопытный, иначе он обязательно взял бы деньги и драгоценности.
Вот почему первую кражу не связывали со второй, которая произошла в доме соседей-фермеров. Здесь были похищены деньги, часы и ружье. А потом случилось еще несколько краж того же рода на других фермах. Полиция решила, что тут действует целая шайка, и к тому же очень ловких воров. Кражи были совершены весьма искусно и, видимо, подготовлены группой злоумышленников. Сторожевых собак они отравляли, время выбирали такое, когда никого из слуг не было дома, и в двух случаях кто-то проникал в дом через железные прутья решетки, так тесно поставленные, что лишь ребенок смог бы пролезть между ними.
Во всей округе только и было разговору, что о кражах; и в силу этого вражда между белыми и черными, дремлющая до поры до времени, но всегда готовая ярко вспыхнуть, приобрела самые отвратительные формы. В голосе белых людей звучала ненависть, когда они обращались к своим слугам, напрасная, бесплодная злоба, потому что даже если бы их собственные слуги поддерживали связь с ворами, то что можно было с этим поделать? Самый надежный слуга мог оказаться вором. В течение всех этих месяцев, пока таинственная шайка держала в страхе округу, произошло много неприятных событий; белых людей гораздо чаще штрафовали за то, что они избивали своих негров; возросло число негров, переходивших через границу на португальскую территорию. Глухой, подспудно тлеющий гнев неудержимо разгорался и то и дело прорывался наружу.
Джейн однажды поймала себя на такой мысли: «Подумать только, сколько я трачу времени на то, чтобы нянчиться с неграми, ухаживаю за ними, а что я получаю взамен? Они не чувствуют и малейшей благодарности за все то, что мы для них делаем». О возмутительной неблагодарности черных говорили в каждом доме белых.
Кражи продолжались. Вилли приладил решетки на всех окнах и купил двух больших свирепых псов. Джейн это было противно, она чувствовала себя пленницей в собственном доме.
Нет ничего приятного в том, чтобы сквозь решетку смотреть на красивую панораму гор и тенистые зеленые заросли, а на пути из дома в кладовую слышать злобное рычание собак, которые считали врагами
