традиции, ибо молодые продолжали укладываться, хотя их непрерывно осыпали конфетти и заставляли то и дело пить шампанское. Подошло время второго завтрака: человек двадцать подвыпивших гостей уже шумели в крошечной квартирке, ели сэндвичи и пили вино, а в уголке, с покорным, но несколько раздраженным видом сидел мистер Квест; когда Стелла оказывалась поблизости, он флиртовал с ней, но это случалось не часто, ибо этой молодой особе приходилось не спускать глаз с миссис Квест.
Итак, можно сказать, что торжество началось примерно в десять часов утра — такой «торжественной минуты», когда бы миссис Квест прочувствованно благословила покидающую ее дочь, просто не было. Вскоре после второго завтрака прибыл мистер Мейнард, подтянутый и корректный. Он пожал Дугласу руку и назвал его «сынок», был очень мил с Мартой, только просил не слишком тянуть: ведь ему еще предстоит сегодня сочетать четыре счастливые пары, и если церемония затянется, то «он никогда не кончит». Миссис Квест бросилась за мужем: должен же он благословить Марту, — она не поняла, что в этом нет необходимости, это же не венчание.
Наступила долгая пауза, во время которой все невольно расчувствовались: Марте пришлось подписать около девяти различных документов.
— Да тут по три экземпляра! — воскликнула она в отчаянии.
Миссис Квест зашикала на нее, а Дуглас примирительно сказал:
— Ничего, Мэтти, уж лучше сразу со всем покончить.
А что она подписала, Марта понятия не имела.
Мистер Квест, видя, что в его присутствии нет надобности, отошел к Стелле, которая могла теперь уделить ему внимание и окончательно пленила его. Она была сегодня необычайно привлекательна. На ней было узкое черное платье, на голове — шляпка с ниспадающими ярко-зелеными перьями — словом, настоящая столичная модница, попавшая на сборище безвкусно одетых жителей колонии. Марта была одета ужасно — она знала это, но решила, что это неважно.
Миссис Квест, волнуясь, стояла позади Марты, у ее левого плеча, и, когда наступила критическая минута и на палец невесты должны были надеть кольцо, она схватила Марту за локоть и вытолкнула вперед ее руку — причем все видели, как Марта обернулась и сердито прошипела:
— Кто все-таки выходит замуж, ты или я?
У женщин на глазах заблестели слезы, все кинулись целовать и поздравлять новобрачных, зазвенели бокалы. Так Марта Квест вышла замуж в теплый мартовский день 1939 года, в столице английской колонии, расположенной в центре огромного африканского континента. Она, правда, очень мало из всего этого запомнила. Помнила только, что была страшно рада, а вместе с тем на душе ее точно гиря лежало гнетущее ощущение горя. Припомнила (когда со временем важное отделилось от неважного), что кто-то сказал, будто Гитлер аннексировал Австрию, и все закричали, что этого не может быть. Марта же сказала себе, что надо спешить, спешить во что бы то ни стало, терять времени нельзя.
Она припомнила также, как миссис Квест пожимала руку мистеру Мейнарду, когда они с Дугласом и Стелла с Эндрю уже выходили из дому, отправляясь в свое совместное свадебное путешествие (Стелла объясняла всем и каждому, что у нее до сих пор так и не было свадебного путешествия), и на широком мужеподобном лице миссис Квест играла любезная и робкая улыбка, а мистер Мейнард, относившийся к жизни и к людям с удивительной терпимостью, улыбался ей в ответ.
— Нет, вы должны согласиться со мной, мистер Мейнард: это такое облегчение, когда знаешь, что твоя дочь хорошо пристроена!
— К сожалению, у меня нет дочери, — ответил мистер Мейнард, — но если бы она у меня была, я прежде всего позаботился бы об этом. — Он посмотрел на часы, невольно нахмурился и добавил: — Прошу извинить, но мне надо торопиться: меня уже ждет следующая пара. Просто не понимаю, что это нашло на нашу золотую молодежь: не помню ни одного года, чтобы было столько свадеб.
И, наскоро бросив вслед удаляющейся машине горсть конфетти, он зашагал к зданию суда, до которого было совсем близко.
На полпути он снова увидел свадебную машину, которая пыталась свернуть в переулок и таким образом уйти от шести преследовавших ее машин.
— Стая напала на след, — пробормотал он, заметив Бинки, высунувшегося из передней машины; рот его был широко раскрыт — он что-то кричал беглецам, его глаза горели. Затем его машина промчалась, срезая угол тротуара. И забуксовала. На нее налетела та, что мчалась следом. Взвизгнули тормоза, посыпались стекла, раздались возгласы, крики. А машина Мэтьюзов, точно в насмешку, покачиваясь, мчалась все вперед по шоссе, ведущему на юг.
Мистер Мейнард быстро отвел глаза, чтобы не видеть происшествия: ведь ему, по всей вероятности, придется разбирать это дело в суде — если, конечно, дело дойдет до суда: надо думать, у этих юнцов хватит здравого смысла избежать огласки. Право же, дальше идти некуда: неужели ему придется судить Бинки по обвинению в… А в чем, собственно? Он оглянулся. Столкнувшиеся машины были окружены толпой девушек и юношей, но никто не спорил и не препирался, а все смотрели на лежащего негра, которого, видимо, они сбили. «Вот проклятый мальчишка», — сердито подумал мистер Мейнард, разумея своего сына. Мистер Мейнард зашел за угол и осторожно выглянул. Нет, негр поднялся и стал отряхиваться. И вдруг словно разверзлись небеса и полил серебряный дождь — это «волки» забрасывали негра серебряными монетами, хлопали его по плечу, уверяли, что он вполне здоров: ни одной косточки не сломано. И затем кинулись к машинам, которые не были повреждены, чтобы снова гнаться за автомобилем Мэтьюзов.
А мистер Мейнард, потрясенный и глубоко несчастный, пошел дальше. Никакого чувства ответственности, сплошная пустота, думал он о молодежи. Считают, что им все позволено, раз они могут потом откупиться… Мысли его перескочили на события в Европе. Он был либералом старого, добропорядочного толка: надеялся, что войны не будет, и знал, что она все-таки будет. И вдруг сказал про себя: «Бедные ребята, пусть веселятся, пока можно!..» Да что это с ним? Откуда у него эта примитивная чувствительность, отравляющая всех нас во время войны? Он узнал это чувство и, стараясь поскорее прогнать его, уже медленнее пошел дальше. Еще целых четыре свадьбы. «Ну что ж, — цинично подумал он, — будет работа и суду — разводить эти четыре пары, когда настанет время». А с теми, кого он только что связал узами брака, это составит пять. «Женился на скорую руку да на долгую муку» — в эту истину он твердо верил, хотя до женитьбы ухаживал за своей будущей женой больше года и знал, что разлюбил ее лишь пятнадцать лет назад.
«Ну вот Дугги и женился, — думал он, — это правильный шаг; от Бинки я, пожалуй, не могу этого ждать». И одинокий, стареющий человек с грустью стал мечтать о том, как было бы хорошо, если бы у него были внучата: ведь для такого человека, как мистер Мейнард, иметь сына вроде Бинки — все равно что не иметь его совсем.
Примечания
1
Южноафриканская степь, перемежающаяся с низкорослыми деревьями и кустарником. —
2
Потомки голландских колонистов в Африке. —
