так уж и легка. Но извержение Везувия вернуло мысли мои к Расщелине и ее сравнительно слабому взрыву. Везувий убил людей на огромном расстоянии от себя, выгорели даже Помпеи, все засыпано едкой пылью, она все губит, к чему ни прикоснется. Расщелина тоже выбрасывала ядовитые газы, но ее белый порошок не убил никого. Однако Расщелина была расположена вплотную к берегу, на котором жили женщины и дети. Это само по себе должно бы вызвать ряд вопросов. Кажется, здесь многое не известно, хотя мы, римляне, любим прикинуться всезнающими. Плиний, старый друг мой, в погоне за знанием лишился жизни. Несколько дней кряду море возле
Расщелины плевалось белой пылью, а скалы покрылись трудноустранимым налетом. Об этом сообщали хроники. А чуть дальше море осталось чистым. Небольшая интермедия с Расщелиной оставляет почти столько же вопросов, что и грандиозный вулкан, от которого нам обещают еще много неприятностей.
Белые скалы возле Расщелины покрыл толстый слой пыли, напоминающий слой гуано, и мне кажется, имело бы смысл обследовать скалы островов наших морей, чтобы обнаружить место действия этой древней истории.
Извержение Везувия, однако, напоминает, что на постоянство береговой линии особенно надеяться не приходится. Даже острова возникают и исчезают вновь. И представьте себе, что мы бы решили, что некая группа побелевших скал и есть интересующий нас объект — что бы это принесло, кроме некоторого сентиментального удовлетворения? Историки, хронисты, составлявшие эти записи долгие годы, жили в лесных деревнях, работали над хрониками периода, завершающегося взрывом Расщелины. (Деревни… Где? Сколько деревень? С каким населением?) Они не передавали свои хроники в уши наследников, но записывали их угольными палочками на коре. Эти записи углем на коре не сохранились. Зато последующие, выполненные на камышовых свитках, частично дошли до наших дней. Взрыв Расщелины знаменует завершение одной истории и начало следующей. В этом сходятся все историки прежних веков, трудившиеся задолго до меня. И не мне с ними спорить.
