Наоборот, Бен Ата теперь гордился теми новыми познаниями, которые ему удалось обрести, проведя, пусть единожды, ночь с женщиной, как будто та была ему равной.
Слабым, приглушенным голосом Эл-Ит проговорила:
— Твой ребенок… это твой сын…
И тут Бен Ата понял, что у нее на руках и впрямь тот долгожданный наследник, без которого этот их вынужденный брак не имел бы смысла, и его затопила радость. Он не умел выразить свою радость словами, он был готов заключить их обоих в объятия. Бен Ата прошагал через комнату и неловко обхватил руками сразу жену и сына. Он весь сиял. Но ребенок недовольно завопил, а Эл-Ит просто вывернулась и уселась спиной к мужу.
— Понял, — с горечью сказал он, — у вас в стране это делается по-другому.
Она не ответила, но обнажила грудь, и ребенок немедленно пристроился сосать. Наступило молчание. Бен Ата обошел жену, хотя ее спина и должна была отгораживать младенца от него, и, сияя, наблюдал за процессом кормления. Теперь он ощутил невероятное счастье и просто он не мог поверить, что Эл-Ит всерьез так холодна к нему.
И через несколько минут она вздохнула и, казалось, смягчилась.
— У нас, — объяснила она, — отцы ребенка присутствуют при родах, чтобы приветствовать новорожденного. Чтобы… дать ему подпитку…
Слова «отцы ребенка» прошли незамеченными. Как будто сама атмосфера этой страны лишала их смысла. Но Эл-Ит тут же пожалела, что произнесла их, боясь, что Бен Ата воспримет их как провокацию. Но муж просто не обратил внимания. Он ошарашенно уставился на нее:
— Но, надеюсь, даже в твоей стране ребенка кормит женщина?
— Я не о молоке говорю, — возразила Эл-Ит с таким холодным сарказмом, что даже сама удивилась. — Есть другая подпитка, Бен Ата, — духовная. Можешь не верить. Но этот ребенок — не просто комок плоти.
Кормление шло плохо: гнев, упреки и раздражение накалили атмосферу в комнате, и передались Аруси, — через воздух, через молоко, которое он сосал по каплям, и через тело его матери. Малыш иногда выпускал ее сосок, чтобы немножко поплакать, и при этом вертелся, чувствуя, что ему неудобно сидеть, и в эти моменты из большой груди Эл-Ит — которую Бен Ата не узнавал и не мог ощутить как свою собственность — брызнули струйки молока, промочившие и так уже пропитанное им синее платье матери. Бен Ата это показалось отталкивающим, но он по-прежнему улыбался и жаждал дружбы Эл-Ит.
— Наверное, вы там все садитесь в кружок, — заявил он с сарказмом, хотя ему на самом деле было интересно, — и наслаждаетесь счастливыми воспоминаниями?
— Ой, как ты мне надоел, — сказала она, — уходи отсюда, хоть к Дабиб!
Его удивили эти слова: он не мог понять, каким образом жена разглядела в его душе эти намерения, — в конце концов, он их внешне вроде бы никак не проявлял. Он даже немного боялся ее, как в самом начале.
Но никуда не ушел. Ненадолго отвернулся и теперь, надувшись, глядел в окно на сплошную массу уже темных гор, которые сегодня казались ему зловещими и враждебными. Слушал сопение младенца, которое через какое-то время прекратилось. Наступила тишина. Наконец Бен Ата осторожно повернулся и увидел, что Эл-Ит мирно сидит и держит на коленях уснувшего ребенка. Теперь она смотрела на мужа доброжелательно и даже приветливо.
— Подойди, посмотри на сына, — она говорила шепотом.
Бен Ата охотно подошел и встал на колени возле ее кресла, чтобы лицо оказалось на уровне ребенка. Оба улыбались. Она сняла с младенца распашонку, освободила ему ручки и ножки. Родители вдвоем детально рассмотрели тельце ребенка: ручки, ножки, каждый пальчик.
Аруси оказался настоящим крепышом. Судя по всему, он вырастет высоким и крупным. На голове у малыша уже был мягкий клок блестящих каштановых волос.
— Фигура будет твоя, — прошептала Эл-Ит, — но лицом сын пошел в меня, — глаза у него наши, как в нашей стране.
Потом она снова осторожно облачила ребенка в одежду, оставив открытым только личико, и предложила:
— А теперь подержи его на руках.
Бен Ата стиснул зубы от невероятной глобальности задачи, взял маленькое создание на руки и встал, улыбаясь с гордостью, что у него получилось.
— Теперь пройдись, держа его на руках, — прошептала Эл-Ит, она сама сияла от восхищения, полностью доверяя мужу.
Бен Ата немного походил по комнате, а когда решил, что пора отдать ребенка матери, она сказала:
— Нет, нет, подержи мальчика еще. Думай о нем. Пусть малыш чувствует, что папа тут, с ним.
Бен Ата понял и поступил так, как она сказала. Позже, когда они немного перекусили, — потому что обоим казалось, что они не ели как минимум неделю, — и малыш тоже снова поел, Эл-Ит положила ребенка в общую постель, между родителями, настаивая, что это необходимо в эту ночь.
— Чтобы он узнал нас обоих, — объяснила она.
И так они провели эту ночь, спали крепким здоровым сном, и ребенок между ними, и Эл-Ит почувствовала, что снова возрождается, потому что Аруси наконец получил духовную пищу от своего отца.
И та ночь была просто чудесной для Бен Ата, который почувствовал, что его допустили разделить обычаи Зоны Четыре и ее образ мыслей, к чему, как он знал, он должен стремиться — ради блага своего народа.
Но следующий день оказался совсем другим. Прежде всего, снова вернулись многочисленные женщины, наводнили все помещение. И, видя, как они многозначительно улыбаются при взглядах на отца, — можно подумать, он совершил Бог весть что невероятное, — Бен Ата задумался о других детях, которых произвел на свет! А потом, Эл-Ит, оставаясь наедине с мужем, желая поделиться с ним радостью материнства, стала не той желанной женщиной, — она была утомленной и взволнованной, и даже опять показалась Бен Ата безобразной, как вначале. И ему пришлось признаться себе: чтобы вновь увидеть жену прекрасной, нужно вспомнить ее во время той памятной поездки через леса, которая теперь уже стала очень далеким прошлым.
И хотя Эл-Ит, казалось, занималась только ребенком — весь день, каждую минуту, — она все время искала мужа глазами: где он, что делает?
А и правда что он делал? Мечтал, как бы поскорее улизнуть. И в полдень Бен Ата все же отправился к своим войскам, а вслед ему несся ее резкий обвиняющий голос — в котором звучал отзвук стыда за себя: Эл-Ит и впрямь было неудобно, а муж об этом знал и ей сочувствовал.
Кроме того, ему хотелось встретиться с Дабиб. Бен Ата не мог себе это объяснить, да и не старался. Он оправдывался тем, что хочет получить подробный отчет о родах от главной повитухи, но, в сущности, ему было наплевать на то, как проходили роды, по большому-то счету. Он отыскал Дабиб, которая в тот день ни разу не пришла к Эл-Ит, вечером в ее собственном доме. Бен Ата возвращался с военных игр, где он, конечно, был главнокомандующим, а Джарнти поручил заниматься всеми организационными вопросами. Бен Ата и Дабиб, убедившись, что дети спят, — теперь он разделял опасения женщины, ибо ему пришлось ощутить, что такое ответственность и житейский опыт, — сразу кинулись в постель, где оба получили большое удовольствие. Дабиб немного поплакала и попричитала, что она грешница, и более того — что и он такой же, как все мужчины, — но поскольку Бен Ата наслушался подобных упреков за свою жизнь, в том или ином выражении, то он не обратил на это никакого внимания. Сверх всего, он сроду не умел чувствовать себя виноватым, может, в силу врожденной бесчувственности или же из-за отсутствия должного воспитания.
Поэтому утром Бен Ата отправился на маневры, и спокойно смотрел в глаза Джарнти, и отдавал ему приказы как король своему генералу, и не возвращался до вечера. То есть, в общей сложности, его не было два дня. Он предполагал, что Эл-Ит вся изойдет на брань.
Но вместо этого она надела платье, которого муж до сих пор на ней не видел, — из розовой тафты. Волосы она причесала, как степенная женщина, что ему не очень понравилось. Да и выбор платья ему
