— Ты должна пойти со мной. Я представитель власти. В этом городе у меня есть соответствующие полномочия, — бубнил он, и я поверила ему — таковы были условия одного из соглашений с Канопусом.
— Я должна переодеться, — сказала я.
— Нет, — отрезал он и снова стал пожирать глазами обруч на моей голове и браслеты на предплечьях.
— Но сегодня очень холодно, — гнула свое я.
— У тебя есть плащ.
— Насколько я понимаю, нам предстоит нечто очень важное, — сказала я с улыбкой, и его губы немедленно задрожали, подтверждая, что дело обстоит именно так. — Хочется надеяться, что у тебя есть веские основания отнимать у меня время, — заметила я, закутываясь в черное одеяние, — поскольку на сегодня у меня были другие планы. Я должна была выполнить задание Канопуса.
— Я все прекрасно понимаю, — ответил он примирительно, и я поняла — этот тип не ожидал, что ему удастся добиться своего, и был доволен, что все вышло, как он хотел. Этот чиновник боялся, что я найду способ выскользнуть из его рук. Он прямо-таки дрожал от вожделения, и я вспомнила, как давным-давно нам нанесли визит дерзкие, бесцеремонные шамматяне. Они были той же породы, хотя и выглядели иначе. Я не собиралась расспрашивать своего спутника о том, что должна была знать сама. Сколько биологических видов здесь проживает? Откуда родом он сам? Не с Путтиоры ли? Впоследствии оказалось, что этот тип и вправду с Путтиоры, — охраной порядка в городах на равнине занимались путтиоряне, а выходцы с Шаммат были у них в подчинении, — но это уже другая история.
Мы спустились по длинной винтовой лестнице, он шагал у меня за спиной, и я физически ощущала на себе его жадные взгляды.
На улице бушевала вьюга, тусклые фонари на перекрестках почти замело снегом. Кроме нас, вокруг не было ни души. Я сразу закоченела от холода. Северный ветер пронизывал меня до костей. На этой планете зима несла с собой страх — за ним стояли воспоминания о снежных ураганах, способных единым духом стереть с лица земли целый континент, и о ветрах чудовищной силы, которые поднимали огромные массы воды и исполинских морских животных в воздух, вращая их как пылинки. Из белого тумана появилось нечто вроде небольшой кабинки. Дверь распахнулась; я забралась внутрь и оказалась в небольшом вагончике, который освещался масляной лампой. Пол был устлан подушками. Я не сразу поняла, как это сооружение перемещается, но вскоре догадалась, что его тащат люди или животные. Таким способом я передвигалась впервые, поскольку он возможен лишь в рабовладельческом государстве или там, где правящий класс жесток и разнуздан.
Путтиорянин источал настоящий смрад — это был запах холодной жирной грязи. Разумеется, я сознавала, что запах моего тела тоже вред ли доставляет ему удовольствие. Именно запахи издавна служили самой серьезной помехой для сближения представителей разных видов — и в этом отношении ничего не изменилось! Однажды, когда мне предложили встретить делегацию с одной из наших самых приятных планет, обитатели которой отличались самыми добрыми намерениями, мне пришлось покинуть аудиенц-зал. Запах, который источали симпатичные и совершенно нормальные люди — две ноги, две руки, голова, нос, глаза и рот (впрочем, у этого вида имелся еще и хвост), — показался мне совершенно невыносимым.
Расстояние было невелико. Мы высадились из вагончика прямо в глубокие сугробы рядом с ярко освещенным зданием. Это была вилла в одном из западных пригородов. Внутри происходило какое-то празднество: оттуда доносилась музыка, по-видимому веселая, хотя мне показалось, что она мало отличается от завываний ветра. Вагончик развернулся и исчез в белом тумане. Я успела разглядеть лишь длинные жерди и несколько странных животных — я надеялась, что замерзнуть им не дают густые гривы волос, с которых они то и дело стряхивали снег. Вместе с вагончиком все исчезло за стеной падающего снега.
Следом за путтиорянином я поднялась по широким ступеням на просторную веранду, украшенную узорчатыми колоннами. Повсюду стояли жаровни с углями. Я была знакома с причудами правящих классов и знала, что жаровни нужны им не для того, чтобы согреться, — комнаты на вершине башни обогревались горячим воздухом, который поступал по трубопроводам. На веранде было прохладно, поэтому здесь было мало народу, но я заметила, что все присутствующие нарядно одеты, — в их понимании принарядиться означало обнажить свое тело как минимум наполовину.
Я не знала, какую империю сейчас представляю — Сириус или Канопус, но не сомневалась, что должна постараться произвести хорошее впечатление. Я сняла свое убогое черное одеяние и обернула его вокруг правой руки — именно так носили верхнюю одежду в эпоху Смутного Времени, чтобы обозначить свою принадлежность к соответствующему классу.
Пока я пробиралась сквозь лес изящных колонн, мне в голову пришла другая историческая параллель: на планете, где я недавно побывала, в память о прошлом сохранили несколько похожих вилл, — хотя таких роскошных садов там не было и в помине.
Веранда отделялась от просторных внутренних помещений шторами из плотного пестрого материала. Я встала у входа так, чтобы меня могли заметить. То, что я увидела, не явилось для меня неожиданностью. Здесь присутствовало около двадцати человек, все они были полуодетыми и явно принадлежали к правящей верхушке или привилегированному классу. Они сидели на подушках и небольших стульях. На низких столиках — множество всевозможных кушаний и фруктов. Вдоль стен стояло около дюжины слуг, почти полностью обнаженных молодых мужчин и женщин, которые держали в руках кувшины и бутыли с опьяняющими напитками. Помещение освещалось газовыми лампами с прозрачными плафонами, которые размещались на колоннах и потолке. Каменные полы были устланы коврами.
Собравшиеся сидели неподвижно, но не потому, что были удивлены моим приходом, а потому, что ожидали моего появления, но пока не хотели обнаруживать свои намерения. Об этом свидетельствовало и то, что мой спутник держался как ни в чем не бывало. Тут же присутствовали еще два его соплеменника, такие же отвратительные, как и он сам. Впрочем, судя по тому, что путтиоряне сидели отнюдь не в самых непринужденных позах, я тотчас сделала вывод, что здесь их просто терпят.
Здесь был и «Клорати»-Назар. В неярком жемчужном свете он был так похож на Клорати, что в какой-то момент мне опять показалось, что это он. Назар медленно обернулся, и я сразу догадалась, что он не спешил встретиться со мной взглядом, — похоже, ему было стыдно. С напускной небрежностью Назар опустился на низкий квадратный пуф и прислонился спиной к стене. Надо сказать, что он, в отличие от прочих, не был полуголым.
Подобное сборище должно непременно иметь фокус… точку, на которой сосредоточено внимание присутствующих… В центре внимания здесь был не Назар. И не путтиоряне. На расстоянии вытянутой руки от Назара, в широком кресле, слегка возвышавшемся над остальными, сидела женщина, которая по всем признакам играла главную роль в этой сцене. Она была невероятно хороша собой и при этом чрезвычайно сексапильна, что ощущалось с первого взгляда. Я давно не встречала столь привлекательной особы.
Любая женщина, достигшая половой зрелости, становится сексапильной, но обычно это качество мимолетно. Однако, прилагая определенные усилия, можно усилить его и продлить свою молодость. Про меня можно сказать, что я белокожа и светловолоса, а про нее — что она светится изнутри.
Ее волосы были цвета чистого золота. Замысловатая прическа, изобилующая волнами и локонами, была продумана до мелочей. Пышные жгуты волос обрамляли прекрасное жемчужное лицо. У нее были серо-голубые широко расставленные глаза и светлые брови. Длинные белые руки покоились на коленях. На ногах были легкие сандалии, украшенные драгоценными камнями.
Обнаженные предплечья красавицы украшали тяжелые золотые браслеты из переплетающихся звеньев в форме буквы V. Они слегка сдавливали ее плоть, и в этом тоже чувствовался тонкий расчет. Именно такие браслеты еще недавно надлежало использовать мне в соответствии с инструкциями Канопуса, затем их заменили другими, которыми меня снабдили перед самой поездкой. Окинув взглядом присутствующих, я увидела, что почти все они, мужчины и женщины, носили браслеты, серьги или сочетания цветов, которые почти в точности соответствовали предписаниям Канопуса, но любой узор на кайме или рисунок на юбке непременно отличала какая-нибудь неправильность. Я поняла, почему Назар избегал смотреть мне в глаза. Впрочем, теперь он смотрел на меня в упор, но его взгляд был скорее печальным, чем дерзким.
Пока я, безмятежно улыбаясь, стояла у дверей, я успела понять многое. Во-первых, почему я
