дать определение. Тафта всегда был наглецом, мошенником и вором, но теперь его былая звериная жестокость сменилась бессердечием, которое сделалось нравственной нормой его существования. В этом авантюристе не осталось и следа того дикарского обаяния, с помощью которого ему когда-то удалось покорить меня.
Трех человек грубо втолкнули в центр круга. Одновременно в круг вышли еще трое, вооруженные тяжелыми палками, к каждой из которых был прикреплен пучок тонких, жестких веревок. Несчастных, которым предстояла экзекуция, привязали к столбам. Тафта прохаживался вокруг, положив руки на бедра, и ухмылялся.
Он взмахнул рукой, и кнуты, со свистом рассекая воздух, опустились на обнаженную плоть. Раздались крики и стоны.
Тафта вновь сделал знак рукой, и кнуты опять опустились на обнаженные спины. Я думала, что наказание ограничится двумя-тремя ударами. Я никогда не видела такой холодной, расчетливой жестокости. Воздух дрожал от криков. Запах крови смешивался с запахом соленой морской воды. Приближался вечер, и солнце клонилось к закату. Свет заходящего солнца позолотил облака на небе и гребни волн и отбрасывал янтарный отблеск на пески и на лица людей. Разбойники в страхе наблюдали за происходящим. По их лицам было видно, что они, как и я, считают каждый удар, точно ощущая его собственным телом. Но кнуты продолжали со свистом опускаться на истерзанные спины, и те, кого били, корчились, точно трава в языках пламени.
Затем стоны смолкли, но кнуты продолжали свое дело. Тела несчастных превратились в бесформенные груды истерзанных кровавых лохмотьев.
Тафта что-то громко крикнул, разбойники взвалили на плечи тюки с золотом и зашагали к лодкам, которые были привязаны к скалам. В море их ожидало парусное судно. Животные, которые помогали злодеям тащить поклажу, были брошены на произвол судьбы. Я дала космолету знак подождать, спустилась с холма и догнала разбойников. Увидев меня, они застыли, приоткрыв рты. Тишина заставила Тафту обернуться, и пока он не понял, почему разбойники смолкли, на его губах играла все та же злая усмешка.
Увидев меня, он на миг застыл в нерешительности, а потом, самодовольно оскалив зубы, двинулся навстречу. Он низко поклонился, приподнял широкополую шляпу, украшенную драгоценными камнями, и хотел поцеловать мне руку. Хотя мое появление явно испугало его, он не утратил непринужденности.
Мы смотрели друг на друга. Нас разделяла узкая полоска песка.
— Тафта, — сказала я, — ты наказал этих людей за то, что им не понравилась твоя жестокость по отношению к Индийскому царству? Я права?
Спутники Тафты, стоявшие вокруг, замычали в знак согласия, но Тафта бросил в их сторону уничтожающий взгляд, и они немедленно смолкли. Впрочем, мгновение спустя на их лица вернулось тупое и самодовольное выражение.
— Однажды, Тафта, — продолжала я, — тебе придется расплатиться за все. Грядет время, когда ты будешь страдать так же, как сам заставлял страдать других.
И вновь на его лице промелькнула растерянность, которая быстро сменилась прежней заносчивой ухмылкой. Он горделиво повел плечами. А я смотрела на этого человека, вспоминая, каким он был раньше, и мысленно взывала к Канопусу: «Почему, ну почему вы допускаете это?»
— Должно быть, ты очень давно не была на Роанде, — заметил он. — Теперь она моя. Моя от края и до края.
— Нет, Тафта. Это не так. И скоро ты это поймешь.
Он весело расхохотался. Вообще Тафта держался со мной снисходительно, словно разговаривал со слабоумной. Его самого и его спутников буквально распирало от самодовольства, которое пьянило и отупляло злодеев.
Я повернулась и зашагала к холму. Сверху мне было хорошо видно, как разбойники погрузили награбленное добро в лодки и заработали веслами, направляясь к ожидавшему их судну. Это был галеон изумительной красоты — раньше мне не приходилось видеть парусные суда той эпохи. Зрелище было завораживающим — дневной свет угас, поверхность океана почернела, и теперь темная, тяжелая вода поблескивала, отражая свет тонкого ломтика луны. Луны Роанды, на которую мне предстояло отправиться.
Первым делом я убедилась, что бедняги, привязанные к столбам, мертвы, потом подозвала мулов и лошадей, которые успели разбрестись по песчаному берегу, и отвела их в лес, где они могли найти пищу и воду. Сделав это, я села в космолет и полетела на луну.
Со времени моего последнего визита на луне произошли значительные перемены. Территории Шаммат, и без того обширные, продолжали быстро расти. Шамматяне в основном занимались добычей полезных ископаемых. В кратерах с грохотом и скрежетом работали машины. Появилось много новых кратеров. Промышленные предприятия находились под землей.
Станции Сириуса размещались на окраинах территорий Шаммат, образуя дугу, а с другой стороны точно такой же дугой располагались наблюдательные пункты Канопуса. На луне работало много гусеничных машин Сириуса. Это были мощные, огромные агрегаты. Мы тоже занимались разработкой месторождений. Впрочем, по большей части мы лишь создавали видимость деятельности. Канопус возвел на луне огромные купола, населил пространство под ними людьми и вооружил их. Таким образом, мы взяли шамматян в кольцо, и они понимали это.
На некотором отдалении виднелись наблюдательные вышки еще трех планет, а также маяки для космических кораблей одной из них. На луне кипела жизнь, хотя обитатели Роанды только-только начали создавать приборы, которые позволяли видеть ее поверхность.
Чтобы наладить дружеские отношения с представителями трех соседствующих с Роандой планет, я лично нанесла непродолжительный визит на каждую станцию.
Посовещавшись с Канопусом, я приказала устроить на луне показательные военные учения. Для меня это был довольно интересный опыт, поскольку Сирианской империи давно не приходилось демонстрировать свою силу и нашей Планете-Матери было непросто изыскать достаточно воздушных судов и персонала для такого мероприятия. Однако в конце концов тридцать семь батальонов наших самых устрашающих кораблей, созданных специально для этой цели, одновременно появились из космоса, покружились над поверхностью луны, затем облетели ее по орбите, немного повисели в небе и скрылись в светящейся туманности, которую соорудили как раз для этого мероприятия. И все же, вспоминая Тафту, его невероятную самоуверенность, я чувствовала растерянность. Я не знала и как лучше вести себя по возвращении домой. А вернуться туда мне пришлось вскоре после того, как луну покинули особые батальоны.
Большая Четверка вызвала меня на совещание.
В это время с Южных Континентов Роанды прибыла очередная группа наших разведчиков, которые отслужили свой срок, и их рассказы в очередной раз стали сенсацией, хотя и не удивили тех, кто побывал там раньше. На нашем родном Сириусе, на Планете-Матери, не могли и вообразить себе той бессмысленной дикой жестокости, которую агрессоры с северо-запада проявляли по отношению к населению Южных Континентов. Было трудно поверить, что люди способны на такие зверства…
Здесь я позволю себе сделать небольшое замечание. На Роанде наблюдалась определенная закономерность, которая встречалась нам и в других местах. Разные страны и народы критиковали друг друга за ошибки, которые совершали они сами. Такая тенденция на Роанде стала столь явной, что эта планета постоянно приводилась в литературе как пример соответствующей модели поведения. Что касается меня, я неизменно приходила в изумление, наблюдая всемирные конференции на Роанде, где участники спорили до хрипоты, обвиняя друг друга в том, чем грешили сами.
Я и мои коллеги столкнулись с острейшим кризисом — он стал очевидным не сразу, но был чреват брожением в обществе, а это могло иметь глобальные последствия.
И моя просьба выделить тридцать семь батальонов, равно как и последовавшая реорганизация, а также необходимость ускоренной переподготовки людей, не ускользнули от внимания населения Сирианской империи.
Что представляла собой Роанда? Почему она была так важна для нас? Что заставляло нас идти ради нее на все эти хлопоты?
Члены Большой Пятерки — впрочем, теперь это была уже скорее Большая Четверка и я — снова
