— Почему срочно? Это традиция, ты что, не понимаешь?
— Понимаю. Но у тебя давно своя взрослая жизнь, свои, кстати, романы с мужчинами…
— Ну и что?
— В которые я, между прочим, не сую свой нос, как некоторые! — Отец вдруг нервно прошелся по балкону туда-сюда. — И когда ты на прошлое лето, и на позапрошлое, и позапоза… Да с тех пор, как тебе исполнилось девятнадцать, ты каждый год таскала сюда нового любовника!
— Папа, ты забываешься.
— Ты привозила с собой своих ухажеров, чтобы показать их мадам Сиси и услышать, что этот так же плох, как и все предыдущие. Ты выслушивала ее мудрые советы, при этом крутила параллельные романы с барменами из Сета и со спасателями с пляжа, а твои мальчики тебя ревновали и дрались… Ты прекрасно помнишь все это и считаешь нормальным. А стоило мне только…
— Папа, я уже сказала, что ничего не имею против Люсьены. Она мне очень нравится.
Отец повернул ее лицо к себе:
— Посмотри мне в глаза.
Сильвия отвернулась.
— Вот!
— Я тебе не вру. Я просто сильно обижена.
— На что? На правду? Тебе можно, а мне нельзя?
— Но это же семейный отдых. В память о маме. А что же получается? Раньше мы отдыхали здесь втроем, с ней, а теперь ты живешь тут с другой женщиной.
— Я же говорил, что ты ревнуешь.
— Да не ревную я!
— Сильвия, прошло двенадцать лет. И я давно изменяю твоей матери. Нельзя быть верным тому… кого нет. Просто… я еще молод, ну, конечно, относительно молод. Я не собираюсь себя хоронить.
— Но можно хотя бы сейчас…
— Я так и знал! Ты просто не хочешь, чтобы я еще раз на ком-то женился.
— А зачем тебе жениться?
— Как зачем? Я ее люблю, я хочу быть с ней вместе. Всегда.
— Да мне, в общем-то, все равно. Просто тебе скоро пятьдесят, вокруг тебя всегда вилось много женщин, особенно с тех пор, как… мамы не стало.
— Ты сама говорила, что они вьются не вокруг меня, а вокруг моих денег.
— А Люсьена, думаешь, нет?
— Думаю, нет. И, прошу тебя, постарайся не говорить о ней плохо.
— А я и не говорю о ней плохо.
— Значит, думаешь.
— Ну вот! Давай теперь всех, кто не поет Люсьене дифирамбы, будем считать врагами номер один! А я, между прочим, даже не успела подумать ничего плохого, а ты мне уже приписываешь бог знает что!
Отец снова нетерпеливо зашагал из угла в угол:
— Я очень не хочу с тобой ссориться, девочка моя. Давай забудем этот разговор и пойдем спать.
— Давай. Ты сегодня спишь на нашей половине?
— Я же сказал: мы решили отдохнуть.
— Ну вот, прошло так мало времени, а вам уже хочется отдохнуть друг от друга.
Он заносчиво вздернул подбородок, остановившись возле дочери:
— Что ты хочешь этим сказать?
— Это просто наблюдение. Ничего особенного.
— Значит, так. Либо ты сейчас мне выкладываешь все как на духу, либо я завтра собираю чемоданы и уезжаю с Люсьеной в Париж или в Нью-Йорк… К черту подальше! А ты можешь делать что хочешь.
— Это ультиматум?
— Да.
— Хорошо. Тогда так. Либо ты сейчас собираешь чемоданы и уходишь жить вместе со своей Люсьеной в третий свободный домик, либо туда ухожу я.
— Все ясно. Договорились.
— Что тебе ясно?
— Ты не хочешь, чтобы я с ней жил, на ней женился и вообще.
— Насчет «и вообще» — не уверена. А насчет всего остального я уже говорила: ты свободный человек. Делай что хочешь. Но только не под одной крышей со мной.
— Ах, вот как? Быстро же ты все расставила по своим местам, как тебе надо.
— Папа, когда я возила сюда мальчиков, это все равно была одна семья. Это мои мальчики, понимаешь? Я — ваша дочка, я выросла, у меня появились мальчики. Все равно — семья. А сейчас у мадам Сиси, которая вырастила маму и вынянчила меня с пеленок, вот в этом самом домике, где мы втроем проводили все лето каждый год…
— Достаточно, я понял.
— Ни черта ты не понял! Ты можешь приводить кучу женщин к себе домой, в Штатах, ты можешь приводить их хоть миллион в нашу парижскую квартиру… между прочим, мамину квартиру!., но оставь хотя бы что-нибудь в память! Не таскай сюда своих многочисленных…
— Сильвия, ты напрашиваешься на пощечину.
— Ты не имеешь права!
— Люсьена не такая, как все.
— Абсолютно такая! Ей нужны только наши деньги!
— Я еще и отшлепать могу. Как в детстве.
— Ты не имеешь права так поступать с мамой! Ты словно… словно осквернил ее память!
Отец устало отвернулся. В его голосе была обреченность:
— Сильвия, спасибо.
— Не надо обижаться на правду.
— Спасибо за откровенность. Я же сразу видел: здесь что-то не то. Тебя волнует вовсе не Людвиг.
— Почему? И Людвиг тоже. Он ко мне лезет. Он мне противен. А ты еще и смеешься, что ситуация вполне в духе Франции. Я бы могла с ним спать, и даже выйти за него замуж, если бы он был мне приятен! И мне было бы наплевать на то, как вы с Люсьеной выкручивались бы из такой ситуации. Но он мне противен!
— Все, все, успокойся. Нас слышит уже вся округа, не говоря уже о мадам Сиси. Вон ее окно, оно открыто.
— На самом деле ты боишься, что тебя услышит Люсьена и обидится.
— А ты бы не обиделась?
— Не знаю. — Сильвия с досадой вздохнула и отвернулась.
Должно быть, они, правда, своими криками разбудили старушку, потому, что в одном из окон вдруг загорелся свет. Домик мадам Сиси стоял очень близко, как раз напротив их террасы.
— Мне кажется, твоя мама… то есть… Жозефина, она сейчас посмеялась бы над тобой от души.
— Почему?
— Твоя мама была настоящая француженка. Француженка до мозга костей. Она очень легко относилась к изменам. Она сама изменяла мне постоянно, и ты это знаешь. Я ее сильно любил, поэтому прощал все на свете. А сейчас… прошло двенадцать лет. Двенадцать лет, дочка! Это очень много. И я впервые решился снова влюбиться.
— Нет, я ничего тебе не говорю, я не против Люсьены в принципе. Но я против нее именно в этом домике.
— Ты начиталась глупых сентиментальных романов?
— Папа, я уже поняла, мы никогда не договоримся. Давай лучше пойдем спать.
— Да, дочка. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
