— Волшебство! — воскликнул Зандерей, а затем уже тихо сказал:
— Значит, таким вы видите меня?
Лало отвел пораженный взгляд от рубиновой струйки крови, вытекающей из горла убитого воина. Сейчас Зандерей стоял перед ним, как хищник, и два лица, в жизни и на картине, слились в одно.
— Они послали тебя устроить мне ловушку? Кто-то пронюхал о планах моих хозяев? — Убийца медленно пошел к Лало, который стоял, качая головой и сотрясаясь от дрожи. — Да нет, это просто происки Корицидиуса, который всем расставляет ловушки. Но я сомневаюсь, что он ожидал поймать меня! — добавил он еще тише.
— Кто ты? И почему скрываешься под личиной клерка? — Лало уставился на Зандерея, чувствуя что-то живое за неподвижными глазами, будто маска, которую он сорвал, прикрывала вуаль, а уж за ней в глубине таилась истина.
— Я судьба.., или ничто.., все может быть. Мои хозяева хотят, чтобы принц принял участие в войне, но он не должен переусердствовать. «Наблюдай за ним, но не позволяй ему стать героем, Зандерей…» — так было приказано мне. Я буду ему служить, пока это не случится. — Голос тек плавно, как полный ручей, но Лало знал: то, что он слышит, связывает его большим проклятием, чем то, что он видел.
— Ты убьешь принца… — Лало пятился назад, пока не наткнулся на стол со своими инструментами.
— Возможно… — пожал плечами Зандерей.
— Ты собираешься убить и меня?
Со вздохом Зандерея из второго рукава выскользнул нож.
— Разве у меня есть выбор? — спросил он удрученно. — Я профессионал. Никто не будет сожалеть о том, что какой-то вандал убил тебя и уничтожил картину, больше, чем я.., а может быть, ты сам, повинуясь какому-то чувству, сделал это — ведь я уверен, что Корицидиус заставил тебя писать эту картину. Так или иначе, но картина должна быть уничтожена… — Зандерей взглянул на другие портреты, и впервые в его глазах промелькнуло изумление. — Ты чересчур точен! Что же касается твоей жизни, господин живописец, — уже мягче сказал убийца, — то раз уничтожена картина, за ней последует и художник.
Дало вобрал в грудь побольше воздуха, боясь, что расстроившийся вдруг живот не позволит ему даже умереть с достоинством. В горле комом застряла мольба о пощаде. Сейчас он ненавидел картину, жалел, что вообще нарисовал ее, и чувствовал ту же боль, как в ночь, когда церберы сбили с ног Джиллу! Глаза слезились от досады за работу, от сострадания к себе, к семье, лишенной отца.
В конце концов, чего вообще стоила его жизнь? Из-под туники Зандерей вытащил кремень и кресало. Комнату озарило пламя. Убийца бросил горящую перепачканную краской тряпку на полотно.
Холст занялся и начал негромко потрескивать. Яркое пламя разгоралось все сильнее, придавая дьявольский блеск лицу Зандерея.
— Нет! — вырвался крик из уст Лало. Зандерей выпрямился, когда художник схватил горшок с краской и метнул его в убийцу.
Горшок ударил тому в плечо, и красная краска точно кровь забрызгала его серую тунику. Убийца рванулся к нему, и Лало в отчаянии метнулся вдоль стола, лихорадочно хватая горшки, кисти — все, что можно было пустить в дело. Один из горшков попал Зандерею в лоб, и когда краска полилась по лицу, тот на мгновение замешкался, чтобы протереть глаза. В этот самый миг Лало перепрыгнул через стол и пустился бежать.
Художник схватился за грудь, надеясь унять бьющееся сердце, и огляделся по сторонам.
Не помня себя, он пронесся вниз по коридору в сторону Присутственного Зала, проскочил через него и бежал все дальше и дальше мимо анфилады комнат, пока не очутился в незнакомой ему части дворца. Хотя пол здесь тоже был выложен мрамором, разбитые плиты уже потеряли цвет, и лепнина отслаивалась от стен. Заслышав звон посуды, Лало догадался, что находится рядом с кухней.
«По крайней мере, — подумал он удовлетворенно, — комиссионеру здесь придется еще более неуютно, чем мне». Свернув осторожно в коридор, Лало прошел вперед и, тихонько открыв дверь в конце его, расслышал позади легкий звук. Это был тот, кто после долгих тренировок научился бегать так тихо, что шаги казались шелестом мягкой кожи по отполированному камню.
С криком Лало рванулся через дверной проем, пронесся по деревянному полу через площадку, выходившую во двор кухни, и укрылся в первом же подходящем убежище.
Забравшись в какой-то бак на колесах, художник понял, где очутился. Хвала богам, он влетел не в ящик золотаря, а всего лишь в бак, куда сваливали мусор и остатки от трапез принца.
Задыхаясь, Лало поглубже зарылся в бесформенную массу из листьев турнепса, прокисшего сыра, риса, остатков мяса, пирожных и костей.
Пока меня тошнит, я еще жив, — мрачно подумал художник.
Тележка под баком двинулась, и Лало услышал цокот копыт по булыжнику. В голове вспыхнула мысль, что он не только жив, но и может спастись, — появление лошади означало, что пришло время вывозить мусор. Затаив дыхание, Лало прождал несколько минут, показавшихся вечностью, пока его слух не уловил звук голоса. Фургон вздрогнул под тяжестью взгромоздившегося на сиденье возчика, и тележка тронулась.
Быстрее.., быстрее! — молил Лало, погружаясь все глубже в смердящее месиво. Стук деревянных колес по камню стал глухим, потом затих. Недолгий разговор у Врат с Хональдом, и вот уже телегу затрясло по утоптанной земле площади Вашанки.
Вдруг телега резко остановилась. Напрягая слух, Лало прислушался к звукам ночного города, но услышал только крики и тревожные удары колокола.
— Смотри, дым! Именем Тибы, да это же дворец горит! Бросай телегу, Тэм, помои мы и с утра можем вывезти! — Тележка снова дернулась, и две пары ног затопали в обратном направлении.
Лало снова расслабился, понимая, что, во всяком случае, в данный момент он вне опасности.
