— Это вещи из моего детства. — Я немного схитрил. Э. была женой одного моего однокашника и подарила мне этот альбом в знак того, что между нами ничего не произошло, хотя и могло бы.
Комиксы Мингуса вперемешку с моими собственными тоже лежали в шкафу.
Эбби схватила расческу для афро.
— Черные девочки делали тебе подарки еще в детстве? А я и не знала.
— Эта вещь принадлежала не девочке.
— Не девочке! — Эбби швырнула расческу на диван. — Столь оригинальным способом ты даешь мне понять, что я буду крепче спать, если не узнаю эту историю? Не Отису ли Реддингу принадлежала эта расческа? И не из обломков ли самолета ты ее выкопал? А может, ею пользовались «Бар-Кейс»? Смешно, но точно этого уже не установишь.
Мое терпение лопнуло.
— Я, кажется, догадываюсь. Ты набросилась на меня потому, что чувствуешь себя недостаточно черной. Потому что выросла, катаясь на пони по городской окраине.
— Нет, я набросилась на тебя потому что, по-твоему, все наши проблемы происходят оттуда, где мы выросли. Ты только задумайся, Дилан. Что было у тебя в прошлом? Твое детство — будто какое-то святилище, ты живешь только в нем, не здесь, не со мной. Думаешь, я об этом не догадываюсь?
— Ничего особенного со мной не было в прошлом.
— Предположим, — саркастически отозвалась Эбби. — Почему же ты так помешан на своем детстве?
— Потому что… — Я действительно хотел ответить — не просто заткнуть ей рот. Но не знал, что сказать.
— Потому что?
— Детство… — Я говорил медленно, тщательно подбирая слова. — Детство — это единственный период моей жизни, когда… хм… В общем, меня не угнетало мое детство.
Не угнетало или не грызло?
Мы одарили друг друга долгими взглядами.
— Хорошо. Спасибо, — сказала Эбби.
— Спасибо?
— Ты только что объяснил мне, кто я для тебя, — произнесла она печально, больше не пытаясь что- то доказать мне. — Я ведь поднялась сюда после первой же ночи в этом доме и тогда еще увидела расческу.
— Это всего лишь вещь. Мне нравится, как она выглядит.
Эбби пропустила мои слова мимо ушей.
— Я сразу сказала себе: Эбби, этот человек берет тебя в свою коллекцию лишь потому, что у тебя темная кожа. Мне нравилось быть твоим ниггером, Дилан.
Это слово полыхнуло между нами, запрещая мне говорить что бы то ни было. Мне показалось, оно вырисовалось в воздухе кричаще яркими красками, вроде кадра из мультфильма или граффити, украшенного молниями и звездами. Мне понравилось, как оно выглядит — точно так же, как нравилась расческа. Многие слова обесцениваются, когда школьники с разным цветом кожи повсюду их пишут или когда любовники постоянно нашептывают их друг другу. Слово «ниггер», хоть и звучало между нами не впервые, оставалось редкостью и вызывало у нас обоих глубокое отвращение, служа сигналом тревоги.
— Но попасть в чью-то коллекцию из-за своих настроений я никогда не хотела. Тебя привлекла моя депрессия, ты ухаживал за ней, как за любимым кактусом. Я стала для тебя бездомным котом, которого хочется накормить и пожалеть. Об этом я даже не догадалась.
Эбби разговаривала с собой. А опомнившись, пришла в ужас.
— Убери мусор, — сказала она, направляясь к лестнице.
Я услышал гудок автобуса и решил, что порядок наведу потом и что пяти-шести дисков, которые я успел положить в сумку, вполне достаточно. Сил Джонсон «Это потому что я черный?» лежал на самом верху сваленных в кучу дисков и пластмассовых коробок. Я взял его и тоже положил в сумку.
Эбби, поставив ногу на стул, зашнуровывала у кухонного стола свой высоченный сапог. Она постоянно меняла украшения в проколах на теле. Наверное, вы скажете, что для будущего магистра она одевалась весьма странно, и я бы согласился с вами, если бы не знал, во что наряжаются все ее друзья. Видимо, Эбби хотела исчезнуть из дома раньше меня, чтобы ее слово было последним в нашем разговоре, но она не могла уйти, не зашнуровав сапоги.
Я схватил рюкзак, ожидавший меня у двери. Лицо Эбби, когда она повернулась, выражало страдание. С улицы послышался еще один гудок.
— Удачного дня, — пожелала Эбби.
— Спасибо. Я позвоню…
— Меня не будет.
— Ладно. И… Эбби?
— Что?
— И тебе удачного дня. — Не знаю, действительно ли я желал ей в тот момент удачи, и если да, то в чем. Неужели я хотел, чтобы она благополучно мне изменила? Но простились мы именно так. И я ушел.
Глава 2
На дворе стоял сентябрь 1999 года, сезон страха: через три месяца, с наступлением нового тысячелетия, в компьютерных системах должен был произойти сбой, и затянувшееся веселье конца двадцатого века грозило резко оборваться. Зато в это же самое время появилась новая радиостанция «Джеммин Оулдис» — переформатированная лос-анджелесская «МЕГА100». В тот момент, когда я говорил таксисту, что мне нужно к студии «Юниверсал», и мы отъезжали от аэропорта, звучала «Почему бы нам не быть друзьями?» группы «Уор». Казалось, стройные пальмы по обе стороны серой дороги страдают от жажды.
В Сан-Франциско «Джеммин Оулдис» тоже ловилась. И во всех остальных городах. На людей моего поколения время от времени находила охота посентиментальничать под звуки песен, занимавших в пору нашей юности первые места хитпарадов. Диско, если задуматься, не настолько ужасно, и, может быть, подростками мы все же тайно восхищались им. В нынешние дни танцевальные хиты «Кул энд зэ Гэнг» и «Гэп Бэнд», которые мы когда-то упорно не принимали, игнорируя их пульсирующий в нас ритм, звучали по всей стране на свадьбах и в кафе во время ленча. А баллады «Oy Джейс», «Манхэттенс» и Бэрри Уайта, которые мы не выносили, в компании с мартини считались незаменимыми для любой более или менее серьезной игры в обольщение. Если смотреть на мое взросление с точки зрения музыкальных радиостанций, то я двигался к совершеннолетию в эпоху утопии, не принимавшей во внимание расовых различий. Но эту эпоху безжалостно прогнал хип-хоп — прогнал или посадил под замок. Нынешняя музыка особого воздействия на меня не оказывала. Я сидел на заднем сиденье такси, которым управлял водитель Николас М. Броли, направляясь сквозь позолоченный солнцем смог на встречу с Джаредом Ортманом из «Дримуоркс».
— Вам нравится эта песня? — спросил я у седеющего затылка М. Броли.
— Довольно неплохая.
— А «Сатл Дистинкшнс» вы когда-нибудь слышали?
— Еще бы! Самая что ни на есть настоящая музыка.
Дежурный на посту охраны у главных ворот «Юниверсал» проверил, действительно ли меня ожидают, и махнул Броли рукой, разрешая въехать на студийную территорию, заставленную джипами, застроенную безоконными ангарами и кирпичными сооружениями, которые выглядели так, будто их только что построили. Здание «Дримуоркс», удаленное от главных ворот на милю, возвышалось за окруженной деревьями автостоянкой, въезжать на которую разрешалось только по особым пропускам. На меня пропуска никто не оформил, поэтому Броли остановился у внутренних ворот.
— Визитка у вас есть? — спросил я. — Мне надо будет выехать отсюда через… Скажем, через час.
