абсурдно это звучит. — Он не совершал этого, Кэтрин. Поверьте мне. Это так просто.
— Иногда простое и означает правильное. Боже, Меткалф. Что я делаю? Мне надо было вести вас в дом или отпустить — что угодно, только не сидеть здесь и подвергаться вашему идиотскому допросу. — Она нахмурилась. — Не судите меня, ладно? Вы ведете свое следствие, я — свое. Я разрешила вам задавать мне вопросы и только. Не пичкайте меня вашими эксцентричными версиями.
Я отвернулся, злясь на себя. Сам хорош: сижу с двадцатью пятью единицами кармы и разговариваю с инквизитором. Дурак, да и только.
— Извините, — сказал я. — Я постараюсь быть профессиональнее. Что вам известно про парня по имени Фонеблюм?
— Я не знаю такого имени.
Я подумал, не открыть ли мне снова дверцу, чтобы зажегся свет, но не стал этого делать.
— Он по уши в этом деле. Корнфельд точно знает его — упоминание этого имени в его присутствии обошлось мне в двадцать единиц кармы. Мне показалось, что он старался не дать Моргенлендеру узнать что-то.
— Моргенлендер — клоун, — сказала она. — Он взялся за это слишком горячо. Он все время связывался с Центральным Отделом. Рядом с ним все старались помалкивать.
Я положил руки на приборную доску и вспомнил, что они у меня разбиты.
— Моргенлендер считал, что дело не ограничивается этим, — сказал я. — Он старался не дать свернуть его.
— Я знаю. Он хорошо поработал до тех пор, пока не подвернулась эта овца.
— Жаль.
— Вам, должно быть, очень жаль.
Я ухмыльнулся.
— Моргенлендер здорово облегчал мне жизнь. Он звал меня длинноносым. Не думаю, что он видел во мне отбросы инквизиции.
Она молчала. Я решил, что она ждет, пока мне надоест спрашивать.
— Где вам сейчас положено быть? — спросил я. — Дежурить в вестибюле?
— Я не на дежурстве.
Это могло бы звучать ободряюще, не произнеси она это так нейтрально. Я хотел, чтобы в этом деле она была на моей стороне, а если покопаться в собственных чувствах — чего я не делаю никогда, — я хотел и большего. Но большего не происходило. Она свела мою страсть к профессиональному интересу, и это беспокоило и ее. Если она и почувствовала что еще, то хорошо это скрывала.
Что-то в потоке слов из динамика привлекло мое внимание. Мне показалось, я услышал фамилию Стенхант. Должно быть, Кэтрин тоже услышала, поскольку она добавила громкости.
Диспетчер диктовал адрес секс-клуба в центре и добавил что-то насчет убийства. Я навострил уши, но он переключился на другие сообщения. Я посмотрел на Кэтрин, а она посмотрела на меня.
— Возможно, нам стоит посмотреть, — сказал я.
— Возможно, мне стоит посмотреть, — возразила она. — Вам надо держаться в стороне, поймите.
Я улыбнулся.
— Все равно я поеду туда на своей машине, так зачем же зря переводить бензин?
Она вздохнула и завела мотор. Всю дорогу мы молчали. Это дало мне возможность пофантазировать, будто мы просто катаемся, возможно, едем в театр или в ресторан, а может, на ночь за город. Я закрыл глаза и позволил этим мечтам унести меня, пока она вела машину, но все эти мысли разом вылетели у меня из головы, стоило нам затормозить у входа в секс-клуб среди сирен и мигалок инквизиторских машин.
Глава 26
Я прошел за заграждения вместе с Кэтрин, ни разу не показав своей лицензии и не ответив на вопросы, на которые у меня не было ответа. Нескольких слов дежурящему у двери номера инквизитору хватило, чтобы нас пропустили внутрь. Клуб оказался местом, где вы могли взять напрокат любой инвентарь: кожаные штуки, цепи и так далее, — с хорошо изолированными помещениями, чтобы без помех пользоваться всем этим при условии, что все останутся живы, чему помогали электронные предохранители. Так и было до сих пор, но инквизитор у двери дал нам понять, что Челесте Стенхант с этим не повезло.
Я вошел в номер следом за Кэтрин. Она сделала только один или два шага, потом резко повернулась, прижав руки ко рту, и выбежала, оставив меня наедине с грудой того, что раньше называлось Челестой Стенхант. Я наступил в кровь прежде, чем успел опомниться.
Кто-то начал с нижней половины ее тела, что было бы еще ничего, остановись он на этом. Кто-то не пожалел усилий. Это звучит грубо, но по-другому я назвать это не могу. Одежды на ней не было, но мне пришлось напрячь память, чтобы вспомнить, как она выглядела раздетой, ибо то, что лежало передо мной, не имело с этим ни малейшего сходства.
Я стоял, глядя и думая, и не чувствуя пока ничего, и тут до меня дошло. Меня не стошнило, как Кэтрин, — эту стадию я прошел много лет назад, — но меня прошибло по-другому. Я начал всхлипывать в рукав, впервые за много лет. Это быстро прошло, но я продолжал чувствовать себя ребенком, которого нужно умыть и вытереть. Я больше не мог смотреть на труп. Я вышел из двери и прислонился к стене. Я зажмурился, но картина все стояла у меня перед глазами.
Мои усилия собраться были прерваны знакомым голосом. Этого я не ожидал.
— Это подстроено, — сказал Моргенлендер.
Я открыл глаза. Он разговаривал с Кэтрин и инквизитором у двери.
— Можно считать, что она забыла включить предохранитель, но я в это не верю.
Это был все тот же Моргенлендер с большой головой и змеиным языком, и я не сомневался, что, увидев меня, он скажет что-нибудь обидное, но по-своему я был рад видеть его. Его нельзя было назвать красавцем, но как инквизитор он был неплох. Если Корнфельд отображал роботизованное будущее Отдела, Моргенлендер мог олицетворять прошлое — человеческое лицо, в котором больше нет нужды.
— Заполняйте рапорт, — сказал инквизитор, пустивший нас в номер.
— Идите вы, — сказал Моргенлендер. — Меня здесь не было.
— Ясно, — ответил инквизитор.
В номер толпой прошла группа понятых. Я пожелал им удачи. Когда они убрались, Моргенлендер заметил меня и неприязненно сморщился.
— Глазам своим не верю, — сказал он. — Как муха на мед. Как ты сюда попал?
— Привет, Моргенлендер. — Мне не хотелось объясняться.
— Я удивлен, что ты еще разгуливаешь, Меткалф. Разве я снял мало кармы?
— Спасибо, достаточно. Я думал, вас сняли с этого дела?
— Дело закрыто. Ступай домой, Меткалф. Не глупи.
— Дело было закрыто, — возразил я. — Энгьюин не убивал еще и Челесту Стенхант.
Моргенлендер так и замер в своем мятом костюме, уставившись на меня, как будто я не сказал совершенно очевидной вещи. Он подвигал челюстью, будто проверял языком нёбо.
Потом поправил рукав так же, как делал это у меня в офисе при нашей первой встрече.
— О’кей, Меткалф. Пошли, поговорим немного. Телепромптер, проводи своего приятеля вниз. Поделюсь с ним некоторыми соображениями. Посмотрим, продырявят ли они его насквозь или только вырвут куски.
Мы спустились. Первым шел Моргенлендер, проталкиваясь сквозь толпившихся там инквизиторов, — набычившись, руки в карманы. На улице было тише. Часть машин уехала, и улицу открыли для движения. Одна мигалка продолжала вращаться, и, когда Моргенлендер повернулся к нам, его лицо напоминало вспыхивающую и гаснущую красную маску. Думаю, вид у меня был не самый лучший — этот эффект оказывал на меня гипнотическое действие. Я даже не сразу понял, что он говорит мне.
— Челеста дважды пыталась связаться со мной, — говорил он. — Не оставила даже чертовой
