Псевдотюдоровский особняк Гарриет, или «дубовое посмешище», как назвала бы его Джиллиан, – ведь англичанам нравится, когда в названии их поместий есть слово «дуб» и его производные, – располагался в поливаемой дождями долине в Чилтернских холмах. В доме обитало множество других «заблудших овец», которых на время приютила Гарриет. Среди них была безработная порноактриса, писавшая свою автобиографию; отсидевшая срок за наркотики дочь члена парламента от тори; несколько крестников, сбежавших от родителей, запрещавших им заниматься сексом дома; двое или трое несчастных, приходящих в себя после изнасилования; две лесбиянки, ратующие за пересмотр истории, особенно тех эпизодов, где восхваляется мужчина. И еще Мэдди, более традиционный случай: беременная женщина без средств к существованию.
– Мы поселим вас в синей комнате, – объявила Гарриет.
Что это значит, Мэдди поняла ночью, когда ее губы посинели от холода. До самого утра она слышала булькающие звуки и тешила себя надеждой, что это включили отопление. Оказалось же, что это лесбиянки занимались сексом в комнате по соседству.
Холод являлся не единственным фактором, превращавшим жизнь у Гарриет в самое настоящее испытание. Еще были бесконечные лекции о диете и здоровом образе жизни. Гарриет, старший инспектор Полиции беременности, запрещала Мэдди есть мягкий сыр и пить кофе, сидеть на траве, чтобы через почву не заразиться штукой под названием «токсоплазмоз» – эту болезнь переносили крохотные паразиты, обитающие в собачьих фекалиях. У Гарриет же собак не было. А еще она не позволила Мэдди выпить вина на Рождество.
Запрет на алкоголь давался тяжелее всего и превращал вечеринки в пытку. Оставаться трезвой, когда все пьяны в стельку, – это то же самое, что смотреть фильм на чужом языке. В замедленной съемке. Без субтитров. Или в сотый раз слушать один и тот же анекдот и все не понимать и не понимать его сути.
На Новый год Гарриет потащила Мэдди к какому-то мрачному преподавателю из Оксфорда. Этот прием тоже превратился в пытку. Обеденный зал был набит важничавшими профессорами и их унылыми чванливыми женами в вечерних туалетах и галошах. Мужчины были пьяны, как лорды, которыми они надеялись стать. А их дамы наперебой потчевали Мэдди устрашающими и холодящими кровь подробными описаниями собственных родов. Одна-две фразы – и беседа закружилась в вихре, с каждым словом приближаясь к его эпицентру, где Мэдди поджидали такие понятия, как «агония», «швы», а также заявления типа «Вам больше никогда не захочется секса». Но все это было мелочью по сравнению с болью, которую испытала Мэдди, когда приехал Алекс со своей женой Фелисити. Мэдди не переставая кусала губу. Она вежливо улыбалась. И изо всех сил старалась не закричать. Озадаченная хозяйка поинтересовалась, почему молодая женщина, которую привела Гарриет, вдруг принялась сырным ножом кромсать несчастный «рокфор».
Официант предложил Мэдди шампанское. Она схватила фужер и залпом осушила его.
– Модом желает еще?
– Нет, – ответила за нее Гарриет, неожиданно оказываясь рядом и забирая фужер. Вслед за Гарриет подошла Фелисити, а за той притащился потрясенный Алекс. Его лицо было таким же потертым, как джинсы.
Охваченная отчаянием, Мэдди потянулась за другим фужером на подносе. Гарриет перехватила ее руку.
– Мэдлин, неужели вы хотите, чтобы у ребенка возникли задержки в умственном развитии?
– Кто вы такая? Его доверенное лицо? К тому же, он и так уже умственно отсталый. – Мэдди бросила мрачный взгляд на Алекса. – Из-за ассортимента генов.
– Ассортимент генов, – нервно рассмеялся Алекс. – Вы говорите о нем, как о меню.
– Это она, между прочим.
Алекс неожиданно увлекся оригами и начал складывать какую-то фигурку из бумажной салфетки.
– Здравствуйте. – Жена Алекса нарушила тягостное молчание и протянула руку. – Фелисити Дрейк. – Она оказалась стройной, с копной рыжеватых волос и изумительной кожей. На ней был надет повседневный, но элегантный с заглавной «Э» костюм от Шанель.
Мэдди, в необъятном коричневом платье для беременных, показалось, что она внезапно очутилась в панцире высушенной цикады. Высвободившись из цепких пальцев Гарриет, она сжала руку Фелисити.
– Мэдлин. – Она отметила, что рукопожатие Фелисити было уверенным и дружеским. – Мэдлин Вулф.
– А это мой муж…
– Мы уже имели удовольствие встречаться. – Мэдди разглядывала Алекса с оптометрическим вниманием. Алекс же всячески старался не смотреть ей в глаза.
– Как я вижу, дела в пекарне идут нормально. Тесто поднимается хорошо. – Жена Алекса похлопала Мэдди по выпуклому животу. – Мне всегда казалось счастьем, когда кто-то гладил меня по животу. Дотронься, Алекс. Это потрясающе! – Алекс и Мэдди одновременно съежились. – О, не бойтесь его. Он безвреден. Возможно, моногамия излечима, если захватить ее на ранних стадиях, но для нас уже слишком поздно, правда, дорогой? – Алекс смял салфетку и принялся применять традиционное японское искусство к самому себе. – Недавно я отпустила его на выходные в Париж, на семинар. Вы не представляете, до какой степени француженки одержимы сексом! Они только о нем и говорят!
– Вот как? – бросила Мэдди.
– Но на этом все и кончается. На разговорах, – заявил Алекс. – Французы говорят о сексе, чтобы не говорить о деньгах.
– Уж лучше так, чем как у американцев, – прогудела Гарриет, наполняя пустой фужер Мэдди минеральной водой. – Они только и говорят о деньгах, чтобы не говорить о сексе.
– А как же у нас, у англичан? – спросила Фелисити.
– Англичане, – Мэдди устремила на Алекса испепеляющий взгляд, – вообще не говорят.
– Серьезно? – Порывшись в сумочке, Фелисити достала карандаш для бровей и приготовилась писать на салфетке. – Я бы написала статью об этом. Продолжайте.
