в одиночку отправлялся в далекий и опасный путь. Лишь Романовский и Марков решили пробираться на Дон вместе. Они воспользовались предложением полковника Кусонского ехать с ним на паровозе до Киева, куда он командировался с особым поручением. Романовский остался в офицерской форме, заменив лишь погоны генерала погонами прапорщика. Марков же переоделся рядовым солдатом. Играя роль денщика Романовского, он удачно подражал распущенной манере «товарищей».
Генерал Лукомский превратился в немецкого колониста. А генерал Деникин получил удостоверение от начальника штаба польской стрелковой дивизии, что он «есть действительно помощник заведующего 73 -м перевязочным польским отрядом Александр Домбровский».
Под видом польского буржуя Александра Домбровского Антон Иванович отправился на быховскую станцию, выяснил, что ближайший поезд, шедший в Ростов-на-Дону, отходил через пять часов, купил билет и, чтобы не обращать на себя внимания на вокзале в Быхове, решил переждать в штабе польской дивизии.
На счастье Деникина, в польском штабе оказался молодой польский офицер Любоконский, который тем же поездом собирался ехать в отпуск к своим родным. «Этот молодой офицер, - вспоминал Антон Иванович, - оказал мне огромную услугу и своим милым обществом, облегчавшим мое самочувствие, и своими заботами обо мне во все время пути.
Поезд опоздал на шесть часов. После томительного ожидания в 101/2часов (вечера) мы, наконец, выехали.
Первый раз в жизни - в конспирации, в несвойственном виде и с фальшивым паспортом. Убеждаюсь, что положительно не годился для конспиративной работы. Самочувствие подавленное, мнительность, никакой игры воображения. Фамилия польская, разговариваю с Любоконским по-польски, а на вопрос товарища-солдата: вы какой губернии будете? - отвечаю машинально: Саратовской. Приходится давать потом сбивчивые объяснения, как поляк попал в Саратовскую губернию».
Здесь следует напомнить, что, хотя Антон Иванович и родился в русской Польше, отец его Иван Ефимович был уроженцем Саратовской губернии. Отсюда у Деникина и вошло в привычку с детства считать себя саратовским.
На следующий день Антон Иванович увидел, что на всех железнодорожных станциях появились огромные объявления о бегстве Корнилова, Деникина и других быховских генералов. Военно-революционный комитет призывал к беспощадному подавлению всякой контрреволюционной попытки, к задержанию и аресту этих генералов. В афише говорилось о том, что Корнилов бежал с отрядом в 400 текинцев.
В поезде, набитом солдатами, красногвардейские патрули несколько раз в пути тщательно проверяли бумаги пассажиров. Они искали. И каждый раз рука Деникина сжимала в кармане рукоятку револьвера. Много позже генерал обнаружил, что револьвер никуда не годился.
Чтобы не вступать в разговоры и не быть случайно опознанным кем-нибудь из солдат, Антон Иванович забрался на верхнюю полку в купе и, повернувшись лицом к стенке, делал вид, что спит.
«Мое долгое лежание на верхней полке, - рассказывал он, - показалось подозрительным, и внизу заговорили: «Полдня лежит, морды не кажет. Может быть, сам Керенский? Поверни-ка ему шею!»
Кто-то дернул меня за рукав, я повернулся и свесил голову вниз. По-видимому, сходства не было никакого. Солдаты рассмеялись, за беспокойство угостили меня чаем».
По дороге, в Харькове, пришлось менять поезд. На харьковском вокзале Антон Иванович увидел в толпе хорошо знакомые ему силуэты Романовского и Маркова. Попали они в тот же поезд, но в разные вагоны. С трудом и опаской, шагая через груду спавших и сидевших на полу солдат, Деникин перебрался, наконец, к своим друзьям. Хотелось обо многом говорить, но приходилось соблюдать конспирацию. Марков, как исправный денщик, бегал на остановках за кипятком для чая. Какой-то поручик, ехавший в Тифлис, все старался припомнить обстоятельства, при которых в конце 1916 года он мог встретить на Румынском фронте Александра Домбровского. «Ваше лицо мне знакомо», - говорил он Антону Ивановичу. Но польский гражданин Домбровский упорно отрицал возможность такой встречи. И только при прощании на ростовском вокзале он признался, что действительно хорошо знал 2-ю дивизию, в которой служил поручик, и вместе с ней дрался под Рымником. И тут, поняв, наконец, что его собеседник ни кто иной, как генерал Деникин, которого, как и Корнилова, повсюду искали большевики, поручик застыл от изумления.
Тем временем в час ночи 20 ноября текинский полк во главе с генералом Корниловым вышел из Быхова и направился на юго-восток. Быстрыми переходами, стараясь возможно скорее оторваться от района Ставки, повсюду ожидая погони и нападения, полк в течение первой недели прошел около 350 верст. Наступили сильные морозы. Приходилось держаться вдали от железных дорог, двигаться ночью, идти лесом, подмерзшими болотами, пересекать занесенные сугробами поля. Всадники страдали от холода, лошади стали выбиваться из сил. В селениях жители, напуганные солдатскими грабежами, со страхом встречали отряд неведомых инородцев и с изумлением провожали текинцев, которые за все платили и никого не обижали.
Со слов участников этой эпопеи генерал Деникин описал ее следующим образом:
«На седьмой день похода, 26 (ноября)… явившийся добровольно крестьянин-проводник навел текинцев на большевистскую засаду: поравнявшись с опушкой леса, они были встречены почти в упор ружейным огнем… Около двух часов дня подошли к линии Московско-Брестской железной дороги около станции Песчаники. Неожиданно из-за поворота появился поезд и с приспособленных площадок ударил по колонне огнем пулеметов и орудия. Головной эскадрон повернул круто в сторону и ускакал, несколько всадников свалилось, под Корниловым убита лошадь, полк рассыпался…»
Генерал Корнилов понял, что с полком ему до Дона не добраться, а текинцам без него будет легче и безопаснее. Расставшись с полком, он решил пробираться на юг в одиночку. По дороге, на перроне станции Конотоп, какой-то офицер наткнулся в толпе на хромого старика в старой заношенной одежде и в стоптанных валенках. В этом старике он признал Корнилова.
«6 декабря, - писал А. И. Деникин, - старик - по паспорту Ларион Иванов, беженец из Румынии, прибыл в город Новочеркасск, где его ждали с тревожным нетерпением семья и соратники».
Кружным путем, с подложными документами, в чужой одежде, с измененной наружностью будущие руководители белого движения пробирались на Дон.
14. Начало Белого движения
Донское казачество ко времени последнего царствования в России приобрело репутацию опоры существовавшего тогда государственного строя. Подавление аграрных и политических беспорядков революции 1905-1906 годов в значительной степени произошло благодаря участию в нем казачьих воинских частей. И когда после февральской революции новые революционные силы стали настаивать на уравнении земельных наделов между казаками и крестьянами, казачество насторожилось. С тревогой приглядывалось оно к тому, что творилось по всей стране. Причин чисто местного характера было для этого достаточно: в области Войска Донского (с населением свыше четырех миллионов человек) ко времени революции кроме казаков поселилось множество пришлых крестьян, численно превосходивших казаков. Иногородние представляли земельный пролетариат. Они с завистью глядели на зажиточные казачьи угодья. На них-то и опирались всякие советы и комитеты. Они же - иногородние - явились злейшим врагом донского казачества в период гражданской войны.
На подозрительное к себе отношение казачества Временное правительство периода Керенского отвечало тем же. Желая опереться на казаков для укрепления собственного положения, Керенский время от времени оказывал казачеству благожелательное внимание. Но в душе он ему не доверял, и это недоверие укрепилось с избранием генерала Каледина Донским атаманом.
Как и большинство вождей зарождавшегося поздней осенью 1917 года белого движения, генерал Алексей Максимович Каледин участвовал в первой мировой войне в составе войск Юго-Западного фронта. А. И. Деникин знал его еще до войны. Оба они тогда служили в Киевском военном округе. Сумрачный на вид, умный и глубоко честный человек, генерал Каледин, как и Деникин, не отличался многословием. Но когда ему приходилось выступать с речами, то они всегда производили на слушателей сильное впечатление.
Мы уже видели генерала Каледина в начале 1915 года начальником 12-й кавалерийской дивизии. Он
