добром аппетите и несчетных бутылях выпитого пива, Иосиф Фельдбауэр – коммерческий директор моей кинокомпании.
– Слушайте, Василий, вы-то мне как раз и нужны, – произнес он, посылая Марии воздушный поцелуй. – Тут к нам обратились деятели с Бритиш-Синема. Собираются снимать совместно с нами фильм о завоевании Британских островов римлянами и почему-то хотят, чтобы именно вы написали сценарий.
– Да ну? – изумился я.
– Клянусь! Говорят, в историко-героическом жанре вам сегодня нет равных. Хотят вставить туда магию, друидов, ну и все такое. Собираются пригласить на главные роли Жерома де Бре и Анну Белоярскую.
– Белоярскую? И что же они там собираются снимать: «Юлий Цезарь в постели с царицей галлов»? – с нескрываемым ехидством в голосе осведомилась Марите.
У моей жены есть несколько пунктиков, самые значимые из которых – ревность, вечерние платья и Анна Белоярская. Само собой, наверное, всякая актриса в этом мире черной завистью завидует этой шикарной платиновой блондинке с ярко-зелеными глазами. Но у нее это приобрело прямо-таки форму мании.
Помню, как пару месяцев назад какой-то итальянский князек из городка, который и не на всякой карте найдешь, посмотрев очередной фильм с ее участием, пожаловал Белоярской титул маркизы. Марите два дня ходила злая как сто чертей, успев раз десять наорать на меня ни за что.
– Да. Именно так – не лучший сценарист в мире, но лучший специалист по сказкам для взрослых, – продолжил Фельдбауэр, старательно проигнорировав слова моей жены. (По его мнению, актер – необходимое зло в кинопроизводстве.) – Скажу откровенно, сперва я вас не оценил. Когда прогремел ваш «Мрак-варвар», был весьма удивлен. Да. Только вот, скажу вам, ваш Мрак какой-то не такой. Дикарь из гиперборейских лесов должен быть другим, это должен быть именно дикарь, грубая необузданная сила. А у вашего героя слишком много интеллекта и тонких чувств. Настоящий дикарь схватил бы свою невесту за волосы и просто оттащил за ближайшие кусты, а ваш…
– Вот уж не знал, что вы так близко знакомы с жизнью диких племен, – оборвал я Фельдбауэра.
Расхохотавшись, он удалился к другому столику.
– И все-таки кое в чем он прав: Мрак и в самом деле у тебя недостаточно дикий, – надув губки, сообщила мне Марите.
Я промолчал. Что бы, интересно, они сказали, если бы узнали, что я писал Мрака с моего знакомого, который и в самом деле убил одного из последних царей Атлантиды?
Домой мы возвращались уже затемно. Мария прикорнула у меня на плече, подремывая.
Меня после выпитого тоже малость клонило в сон, но в себе я был уверен – в конце концов, мне приходилось на своем веку не раз поглощать гораздо большие дозы спиртного, да и машин на ночной дороге почти не было.
Когда «стриж» остановился за воротами нашего дома, мне пришлось растолкать сонную жену. Она недовольно повела плечиком в ответ на мою попытку отнести ее в дом на руках и скрылась в своей комнате, то ли случайно, то ли нарочно повернув ключ в двери с той стороны.
Я отправился к себе в кабинет.
Спать не хотелось, хотя на плечи ощутимо давила усталость – и не просто усталость после насыщенного дня.
В ней был привкус все чаще посещавшей меня непонятной тоски.
У меня есть почти все, что может желать человек. Богатство – пусть и не чрезмерное, известность – пусть и не слава, дом, любимая женщина… Но дело в том, что я, отправляясь в путь, искал вовсе не это.
Кто-то, может, не поймет меня, но тоска по дому – не выдумка сентиментальных дураков. Ее чувствуют даже звери.
Пусть мне не в чем себя упрекнуть: я сделал все, что мог, чтобы вернуться, – и если не сумел, то не по своей вине. Но все же…
Или, может, причина этого странного чувства – возраст?
Я ведь уже далеко не юноша. Мне даже не те двадцать шесть, как было тогда, когда я против воли покинул свой мир.
А ведь каждый год после этого можно смело засчитывать если не за два, то за полтора уж точно.
Я действительно очень устал от этих бесконечных дорог, от бесконечного калейдоскопа миров. Ведь устать может не только тело, но и душа… Человек, в конце концов, не создавался в расчете на жизнь во многих вселенных.
Теперь я все больше понимаю Мидару.
Мидара, князь, Орминис… Мои товарищи… Странное дело, я теперь так редко их вспоминаю, а ведь когда-то воспринимал их как одно целое со мной.
А спутников для путешествия по мирам мне тут не отыскать. Да и, по-человечески, было бы жаль вырывать из этого уютного мира кого-нибудь.
Хуже всего для меня были именно эти вечера в одиночестве, когда в тишине, окутывающей дом, невеселые думы настойчиво брали меня в плен.
Я потерял – и теперь уже навсегда – надежду вернуться когда-нибудь в свой мир, а этот мир родным для меня тоже не станет.
Я все реже вспоминаю свою родину, и даже во сне она мне почти перестала сниться.
И что с того, что в этом мире у меня есть почти все, о чем бы я мог только мечтать хоть у себя дома, хоть на хэоликийской базе?
В конце концов, начиная этот путь через миры, я хотел совсем другого…
Вспомнилось давнее: в детстве я, бывало, подходил к зеркалу и, вглядываясь в то, что отражалось в нем, представлял, что там, по ту сторону стеклянной грани, другой мир. Мир, куда я иногда мечтал попасть. Потом я забыл об этом, и годы мечтательного детства сменились годами ранней юности, с мотоциклом и гитарой, учебой, девушками, работой…
Но вот настал день, когда давняя мечта исполнилась, и я, против своей воли, прошел грань между мирами. А потом пересекал ее столько раз, что не сосчитать даже приблизительно…
Только мой родной дом, земля, где я появился на свет и жил, отрезан от меня. Навсегда.
«А может быть, – вдруг подумал я, – все к лучшему? Еще неизвестно, как бы я поступил, если бы оказался у себя на родине с Застывшим Пламенем. Хватило бы у меня сил сохранить в тайне столь великое знание? А как им распорядились бы власть имущие? Риторический вопрос. Так что, наверное, пусть уж лучше дороги, соединяющие миры, и дальше принадлежат жуликоватым, но, в общем, безвредным купцам и не озабоченным делами иных вселенных магам, чем на них появятся боевые корабли. С лазерными пушками или с обычными – все равно».
В отполированном корпусе настольных часов я увидел, как в комнату неслышно вошла Марите, на удивление вполне свежая и бодрая. На ней была моя сорочка, завязанная узлом на животе, и узкие брюки.
Осторожно подкравшись сзади, она закрыла мне глаза ладонями.
– Над чем работаешь? – промурлыкала она, заглядывая мне через плечо на разложенные листы бумаги. Что? «Она с трепетом опустила ресницы, поймав горящий ослепительной страстью взгляд барона де Бефа… Предвкушение грядущей ночи отозвалось в ее груди сладостным напряжением…»
Я поморщился – дальше шло описание этой самой ночи. Месяц назад я затеял сочинять, вернее, записывать по памяти один из прочитанных мною на базе любовных романов, изданном на русском языке, – уж точно не скажу, в каком именно из континуумов. Многое, конечно, забылось, но я уже набил руку в своем ремесле и смогу (надеюсь) заполнить промежутки своим собственным творчеством.
Марите отбросила листок прочь.
– И какой же чушью ты занимаешься! – фыркнула она. – Зачем тебе это надо?
– За эту чушь мне должны заплатить сто гривен за страницу.
– И где, интересно? Любопытно, кто готов выкинуть такие денежки ради подобного бреда?
– «Русская красавица».
– Вот уж не думала, что ты до них опустишься! – Марите высокомерно наморщила носик.
О женских журналах у моей супруги мнение было весьма нелестное, еще с тех времен, когда она после
