миров сменяли одна другую, прежде чем глаз успевал фиксировать их. При такой скорости было физически невозможно управлять нашими перемещениями; любая попытка с нашей стороны взять на себя инициативу неизбежно привела бы к катастрофе, но, к счастью, необходимости в этом не было, так как в противоположном конце Тоннеля стояла Бренда.
Наше движение немного замедлилось, мы мельком увидели огромное красное солнце Сумерек над оранжевыми лесами, а в следующий момент вывалились из Тоннеля в холл на первом этаже дома моей дочери.
Отпустив меня, Брендон сумел удержаться на ногах и пассивно помог устоять Пенелопе, которая мертвой хваткой вцепилась в его плечо. Меня бросило вперед, я столкнулся с Брендой и машинально подхватил ее на руки.
- Как это мило, братик, - сказала она, целуя меня в щеку. - Я, конечно, прошу прощения, если причинила вам неудобства. Но учтите разницу во времени.
- Все было просто великолепно, сестричка, - ответил я. - Здорово! - Я усадил ее на диван, сам присел рядом и устало откинулся на спинку. - Мы долго отсутствовали?
- Чуть более восьми циклов.
Я быстро прикинул в уме. Восемь циклов в Сумерках, это почти шестнадцать стандартных суток Основного Потока, а значит, на Земле Артура прошло около двенадцати дней. Я уже отсутствую свыше двух недель против обещанных мною восьми-десяти дней. Дейрдра и Морган, наверное, беспокоятся.
- Тетя Юнона здесь? - спросила Пенелопа, усаживаясь в соседнее кресло. Брендон устроился на подлокотнике дивана возле сестры.
- Нет, на Марсе, - ответила Бренда. - Но регулярно связывается со мной.
- Сильно обижена на нас?
- Злилась ужасно. Однако последовать за вами не пыталась.
- Кто-нибудь еще здесь появлялся? - спросил я.
- Помона и Дионис. Они вычислили тебя.
- И что ты им сказала?
- Признала, что ты был здесь, но потом отбыл в неизвестном направлении. Они очень хотели видеть тебя, особенно Дионис. Просто затерроризировали меня расспросами.
- Ты много им рассказала?
- Почти ничего. Только о своих личных впечатлений о тебе - и ни слова из твоей истории.
- Молодчина, - похвалил я.
Бренда взяла меня за руку и заглянула мне в глаза. Ее красивые светлые брови сдвинулись к переносице.
- Артур, почему ты не спрашиваешь меня о результатах вычислений?
Я промолчал.
- А каков результат? - отозвался Брендон, прерывая гнетущую паузу.
- Компьютер еще считает, - ответила Бренда. - Но в конечном результате уже нет никаких сомнений: избранный Дианой путь привел ее прямиком в сердцевину Потока Формирующих. От комментариев я воздержусь; вы сами понимаете, что это значит.
В холле воцарилось гробовое молчание. Затем Пенелопа несколько раз всхлипнула и вдруг разразилась громкими рыданиями. Брендон и Бренда принялись утешать ее.
Судорожно сжав челюсти и проглотив комок, застрявший у меня в горле, я поднялся с дивана. Из встроенного в стену шкафа я достал нечто похожее на шерстяное одеяло, перекинул его через плечо и молча вышел из дома. Пенелопа продолжала плакать. У нее, видимо, началась истерика.
А мне нужны были время и одиночество, чтобы смириться с мыслью, что Диана, женщина, которую я любил больше всего на свете, мать моей единственной дочери, умерла такой страшной смертью...
7
Я лежал в густой оранжевой траве, подложив под голову одеяло, и глядел в безоблачное небо Сумерек Дианы. Мои глаза были сухи. Я уже выплакал все слезы, отпущенные мне для одного человека, и в дальнейшем, вспоминая Диану, буду скорбеть о ней молча.
Спи спокойно, родная. Мое сердце полно печали, мне больно думать о том, что тебя больше нет, но я должен смириться с этим фактом и научиться жить без тебя. Это вовсе не значит, что я хочу забыть о тебе; твой светлый образ навсегда запечатлелся в моей памяти, дни, проведенные с тобой, всегда будут самыми радостными днями в моей жизни, а ночи - самыми нежными ночами. Наша любовь была чиста и прекрасна, хоть и не безгрешна. Мы были счастливы, любя друг друга, и наша любовь дала жизнь нашей дочери, Пенелопе. Ты родила мне прелестную дочь, а затем ушла вслед за мной, и мрачная бесконечность поглотила тебя. Когда-нибудь, если я доживу до того дня, когда сам захочу умереть, я последую за тобой, и тогда мы снова будем вместе... Но все это - дело далекого будущего; а пока я соберу большой букет твоих любимых сумеречных роз и пошлю их тебе в неизвестность. Пускай разлетятся они во все стороны, подхваченные ветрами бушующих стихий, пускай они мчатся на крыльях случая, и, может быть, знакомый с детства запах донесется до тебя, где бы ты ни была, вручив тебе весточку от меня. Прими мою нежность и скорбь, любимая...
Прошло уже много времени с тех пор, как я покинул дом, но никто меня не беспокоил. И Брендон, и Бренда уважали мое горе, а Пенелопа сама горевала. И хотя оплакивала она не женщину из плоти и крови, а скорее идеал нежной и любящей матери, тем не менее ее боль была так же реальна, как и моя. Мы были равны в нашей общей беде - я потерял последнюю, призрачную надежду, а моя дочь в одночасье лишилась всех своих иллюзий, и еще неизвестно, для кого из нас удар оказался сильнее. Ведь, в конце концов, я взрослый мужчина, много повидавший в жизни и привыкший смотреть смерти в глаза, чего нельзя сказать о Пенелопе - совсем юной, по меркам Властелинов, девушке, почти ребенку.
...В траве справа от меня послышался какой-то шорох. Я повернул голову и увидел рядом двух златошерстных зверушек, которые выжидающе смотрели на меня своими блестящими глазами-бусинками. Первым моим порывом было спугнуть их, но потом я передумал, немного помедитировал в поисках ближайшего скопления лесных орехов, нашел их, по микро-Тоннелю переправил пригоршню в свои ладони и высыпал их перед попрошайками. Зверушки без опаски приняли приглашение и живо защелкали, щелкая орешки. Когда-то меня раздражали эти звуки, но Диана очень любила своих питомцев, и постепенно я к ним привык, они стали как бы неотъемлемой частью нашей идиллии. Живя на Земле Артура и ничего не помня о своей прежней жизни, я тем не менее часто кормил белок орешками; сам этот процесс вызывал у меня ощущение теплоты и уюта, а хруст разгрызаемой скорлупы звучал для меня райской музыкой. Вот и сейчас я будто наяву увидел шатер из красного и голубого шелка, нас с Дианой в шатре, я вспомнил наши объятия и ласки, почувствовал на губах сладкий вкус ее губ... О боги, нет! Лучше не думать об этом.
Я подумал о Дейрдре, и боль моя притупилась. Теперь я находил оправдание своей новой любви. Я страстно убеждал себя в том, что если бы Диана была жива, я никогда не смог бы изменить ей. Пусть даже я забыл, кто я такой, чувства мои не умерли, дремали где-то в глубине меня, и только подсознательная уверенность в том, что сердце мое свободно, а совесть чиста, позволила мне влюбиться в Дейрдру. Ведь еще до того, как Юнона сообщила мне эту печальную весть, я уже предчувствовал неладное. Я давно это знал... Не думаю, что я верил сам себе, но совесть свою я действительно очистил.
Я достал из кармана маленькое зеркальце, которое прихватил с собой, когда одевался перед посещением Хаоса, и попытался вступить в контакт с Морганом. По удачному стечению обстоятельств, то, другое зеркальце, специально заколдованное мною, как раз находилось у Дейрдры, и она ответила на мой вызов. В Авалоне была поздняя ночь, Морган спал (или же ошивался у девок - по его собственному выражению), а Дейрдра, оказывается, дежурила. Она очень переживала за меня, так как Моргану уже восьмой день никак не удавалось связаться со мной, и они не знали даже, что и думать, а тем более - что предпринять.
Я успокоил Дейрдру и твердо пообещал, что через неделю, в крайнем случае, через десять дней, вернусь обязательно. Потом мы наговорили друг другу много нежных слов, все не могли остановиться, и прошло не менее получаса, прежде чем мне удалось заставить себя прервать контакт.
Спрятав зеркальце в карман, я снова растянулся на траве. После разговора с Дейрдрой на душе у меня полегчало, и я принялся мечтать о том дне, когда вернусь в Авалон, в королевский дворец, и смогу обнять и поцеловать ее по-настоящему, а не только мысленно. В ее объятиях я найду желанное утешение и, надеюсь, быстро излечусь от боли по тяжелой утрате. Прости, Диана. Прощай...
