- Позже я начну щеголять в юбке лишь самую малость ниже колен, продолжала строить планы Бренда. - Потом чуть выше...
- А по пятам за тобой будут ходить толпы придворных, глазея на твои красивые ножки и норовя заглянуть тебе под юбку, - прокомментировал я, и Бренда снова рассмеялась.
Мы вели наш разговор в том же ключе, пока не подъехали к массивным обитым железом воротам в высокой каменной стене, ограждавшей от остальной части города главное командорство ордена Святого Духа и резиденцию его гроссмейстера. Створы ворот были распахнуты, решетка поднята, но путь нам преградили два вооруженных алебардами стражника, один из которых был чисто выбрит и выглядел лет на двадцать пять, другой, бородатый, казался гораздо старше.
- Кто? - требовательно спросил тот, что был с бородой.
- Карл де Лумьер, рыцарь из Нормандии, с оруженосцем, - ответствовал я на чистейшем прусском наречии, которое было общепринятым в разношерстой среде рыцарей Святого Духа. - Прибыл к его светлости великому магистру с посланием от его высочества герцога Нормандского.
Стражники посовещались между собой и с другими своими коллегами, дежурившими у ворот, затем младший направился внутрь крепости и исчез за углом караульной. Бородатый велел нам подождать, объяснив, что о нашем прибытии сейчас доложат начальству.
Минут через десять ушедший докладывать о нас стражник вернулся. Вместе с ним важно шествовал высокий голубоглазый блондин лет сорока, типичный ариец, одетый в шикарный камзол из темно- коричневой тафты со множеством серебряных позументов. Его властный вид и почтительное отношение к нему со стороны стражников свидетельствовали о его высоком положении в иерархии ордена.
Когда он приблизился к нам, мы с Брендой спешились. Он сдержанно поклонился, мы ответили ему тем же.
- Командор Гартман фон Ауэ, - представился он, - адъютант его светлости великого магистра. С кем имею честь, господа?
- Карл де Лумьер к вашим услугам, сударь, - вежливо произнес я. - А это мой оруженосец и кузен Бран де Шато-Тьерри.
Командор неодобрительно взглянул на Бренду - ее девичья внешность произвела на него не лучшее впечатление - и неопределенно кивнул.
- Мне доложили, что вы прибыли с посланием от герцога Нормандского.
- Вернее, с поручением, - уточнил я. - С конфиденциальным поручением. У меня есть рекомендательное письмо, адресованное лично его светлости великому магистру, и я намерен ходатайствовать о срочной аудиенции.
Я достал из-за отворота камзола пакет, скрепленный большой гербовой печатью из красного воска; внутри пакета лежала записка - мой привет Александру. Я решил не предупреждать его заранее о своем визите, чтобы не дать ему времени на подготовку к встрече и по возможности застать его врасплох. Помимо всего прочего, мне хотелось понаблюдать за его естественными реакциями, а не за отрепетированными позами, на которые он был мастак.
Командор взял у меня пакет и внимательно изучил печать, убеждаясь в ее подлинности. На всякий случай я сделал ему легкое внушение, направляя его мысли в нужное русло. То ли командор был очень восприимчивым человеком, то ли он сам пришел к такому же решению, но никакого сопротивления с его стороны я не ощутил.
- Следуйте за мной, господа, - произнес он, подтверждая свое приглашение соответствующим жестом. - Я доложу о вас его светлости.
Мы прошли под аркой ворот и очутились на краю широкого плаца, в противоположном конце которого строем маршировали пешие крестоносцы, распевая какую-то воинственную песню. Эта песня показалась мне смутно знакомой, и только с некоторым опозданием я признал в ней более энергичную, приспособленную к строевому пению версию 'Te Deum'. Я мысленно выругался, затем так же мысленно рассмеялся. Это было в духе моего братца; он мечтал превратить весь этот мир в одну большую казарму, где все люди будут ходить строем и распевать католические гимны.
Возле конюшен Гартман фон Ауэ поручил наших лошадей заботам конюхов, затем повернулся ко мне и сказал:
- У вас славное имя, сударь. Вы случайно не родственник знаменитого Артура де Лумьера, который тридцать лет назад командовал армией Лангедока в войне с нашим орденом?
- Да, я его сын.
Командор с уважением поглядел на меня.
- Даже так! Надеюсь, ваш отец в добром здравии?
- Он давно умер, - замогильным голосом сообщил я.
Командор перекрестился. Я последовал его примеру, а Бренда чуть было не осенила себя знамением Света, но вовремя спохватилась.
- Да упокоит господь его душу, - произнес Гартман фон Ауэ. - Ваш отец был великим воином, сударь, и в нашем ордене его уважают, хотя он был нашим врагом. Мы свято блюдем традиции рыцарской чести.
Я промолчал, сохраняя на своем лице скорбную мину. По правде говоря, я был польщен, что Александр не предал мое имя анафеме. Впрочем, не исключено было, что я обманывался, принимая желаемое за действительное. Может, он хотел сделать это, но не смог, потому что большинство его подчиненных чтили воинские традиции своей эпохи. В Средние Века война является неотъемлемой частью повседневного быта, и в этих условиях уважение к достойному врагу не просто красивая поза, не благородный жест, а жизненная необходимость, отдушина для гуманизма в мире, где царят жестокость и насилие. Чтобы расстрелять пленного во Второй мировой войне достаточно было того, что он - офицер вражеской армии; а в XV веке, чтобы оправдать казнь плененной Жанны д'Арк, англичанам пришлось объявить ее ведьмой. Почему-то многие историки не обращают внимания на этот примечательный факт. Я участвовал в нескольких средневековых войнах, но упаси меня бог от участия в 'цивилизованной' войне - даже если в ней будут неукоснительно соблюдаться все положения Женевской конвенции...
За прошедшие с момента нашей последней встречи три десятилетия Александр сильно изменился. Теперь он выглядел лет на пятьдесят по меркам простых смертных; кожа на его гладко выбритом лице потемнела, чуть загрубела, на лбу и переносице образовалось множество морщин, а в густых каштановых волосах виднелись седые пряди. Однако лицо его сохраняло прежнее жесткое, волевое выражение, серо-стальные глаза смотрели на мир властно и решительно, с вызовом, ярче прежнего пылал в них огонь фанатизма.
Несколько секунд после того, как он вошел в комнату, где нам велено было ждать ответа на просьбу об аудиенции, мы молча рассматривали друг друга, освежая свою память и пополняя ее новыми сведениями о переменах во внешности. Я должен был признать, что этот облик, обычно принимаемый только самыми старыми из Властелинов, очень идет Александру. В былые времена я находил его юное лицо, отмеченное печатью одержимости, в некотором роде смешным - но сейчас мне было не до смеха.
- Если ты хотел ошарашить меня своим визитом, - медленно проговорил Александр, - то тебе это удалось. Я удивлен, брат. - Он произнес ключевые слова, приводящие в действие чары против подслушивания, и вновь обратился ко мне: - По правилам фамильного этикета нам следовало бы обменяться сердечными рукопожатиями, но я не думаю, что это хорошая идея.
- Согласен, - кивнул я. - Нам можно присесть?
- Да, разумеется. Располагайтесь, где вам угодно, чувствуйте себя как дома.
Мы с Брендой устроились в удобных креслах и немного расслабились, хотя совету чувствовать себя как дома следовать не собирались. Особенно я.
Александр тоже сел и перевел свой жесткий взгляд на сестру.
- Так стало быть, ты и есть Бренда? В последний раз я видел тебя совсем маленькой.
- Жаль, я не помню этого, - вежливо ответила Бренда.
- Ты была милым ребенком и стала красивой девушкой, - продолжал Александр. - В этом наряде ты выглядишь весьма соблазнительно.
- Да уж! - фыркнула Бренда. - По пути сюда твои рыцари вовсю пялились на меня.
- Что делать. Ведь ты очень привлекательная женщина.
- Но они принимали меня за парня! Какое бесстыдство!
Александр пожал плечами.