Он продолжал гневно сверкать на меня глазами, но мне показалось, что во взгляде его промелькнул интерес. Немного погодя он заговорил, и слова звучали так, будто говорит он их против своей воли:
– Что делали рыцари в старинные времена?
– Хочешь послушать одну историю?
Он был заинтригован и почти уступил. Но затем его лицо ожесточилось.
– Ты проклятая янки. А все янки грязные подонки.
У печи ахнула Маум Люси:
– Господи помилуй!
А Марго бросила сковородку и поспешно схватила Руперта за плечо:
– Мистер Руперт! – увещевала она. – Как вам не стыдно.
Я коротко перебила ее:
– Не обращай внимания, Марго. Руперт не совсем понимает, о чем говорит.
– Нет, понимаю, – упрямо процедил он.
– Да нет, Руперт, – спокойно возразила я, – потому что только очень глупый человек может так думать. А ты выглядишь совсем не дураком.
Он продолжал сверлить меня глазами, сжав маленькие кулачки.
Я прочертила ножом на столе линию:
– Поди сюда, Руперт. Я хочу тебе кое-что показать.
Он колебался, но любопытство пересилило, и он с дерзким видом неохотно, но подошел ко мне.
– Что? – спросил он.
– Видишь эту линию?
– Конечно. Я не слепой. – Он произнес это нетерпеливым тоном, как взрослый разговаривает с ребенком. Я уже поняла, что в этом девятилетнем ребенке есть и зрелость, и способность размышлять, но неуправляемая и требующая дисциплины и контроля. Я знала, что угрозами его не направишь в нужное русло – только убедительными доводами.
Я прочертила полоску поглубже.
– Руперт, – сказала я, – если ты живешь по эту сторону полоски, а другой мальчик – по другую, это значит, что ты хороший, а он плохой?
– Что за глупый вопрос.
– Вот именно, это глупо, правда? Но всего лишь такая же черта отделяет нас с тобой друг от друга. Вот ты называешь меня янки, а сам называешься южанином.
– Но янки отняли папины деньги и сожгли наш хлопок на пристани в Дэриене.
– Но ведь это была война. На войне люди должны делать то, что им приказывают.
Он подумал.
– Хотите сказать, – спросил он, – что им пришлось это сделать?
– Конечно, так же как вашим солдатам-южанам приказывали убивать наших людей.
Его глаза задумчиво сузились:
– И вы ненавидите южан?
– Разумеется, нет. Я знаю, что южане делали так потому, что считали, что это правильно, так же как и солдаты Севера.
– Но и те и другие не могли быть правы одновременно.
– Верно, не могли, но каждый считал правым себя. Поэтому, как видишь, никого из них нельзя винить больше, чем другого.
Я сложила свою салфетку.
– А теперь я хочу посмотреть, что это за Семь Очагов. – Я сказала это очень обыденным тоном. – Не покажешь мне ваши окрестности?
Я не спеша направилась к двери, чувствуя, что Маум Люси и Марго смотрят, как поступит он. Минуту он стоял неподвижно, но, когда я взялась за ручку двери, была вознаграждена, увидев, как он нагнулся, слегка покраснев, и поднял свою салфетку. Он положил ее на стол и, засунув руки в карманы, зашагал за мной.
Ободренная взятием первого препятствия, я не тешила себя мыслью, что это окончательная победа. На самом деле я отдавала себе отчет в том, что, возможно, полностью завоевать сердце этого мальчика вообще невозможно. Хрупкий, с темными глазами, он напоминал мне молодого олененка, готового сорваться с места при малейшем неосторожном движении; и поэтому во время прогулки по плантации я старалась не говорить ничего необдуманного, чтобы не рисковать уже достигнутым успехом. Я говорила с ним так, словно мы были с ним ровесниками. И когда я задавала ему вопросы о плантации, то с удовольствием отметила, что отвечает он быстро и умно, и заметно было, что он польщен тем, как внимательно я его слушаю. Я поняла, что этому мальчику не хватает человека, с которым он мог бы свободно поговорить, как это часто бывает с ребенком, который растет в окружении одних взрослых.
Мне хотелось побольше узнать об этом месте, так как дневной свет лишь подтвердил мое первое,
