рассветной тишине.
На кухне он повесил на место чайник, затем зажег свечу на полке над очагом и, повернувшись, изучающим взглядом окинул меня.
– Сядьте, Эстер. – Его голос был бесстрастен, как всегда. – Вы выглядите усталой.
Я села на разбитый стул Маум Люси, а он молча принес мне стакан виски, который я приняла и отхлебнула из него, с удовольствием ощущая, как тепло разливается по моим застывшим жилам. Облокотившись на камин, он сначала молча наблюдал за мной и наконец заговорил:
– У вас нет вопросов по поводу того, что вы только что увидели?
Я отрицательно покачала головой:
– Нет.
– Однако, – протяжно проговорил он, если вы собираетесь стать моей женой, то все равно узнаете все мои семейные тайны.
– А может быть, я не собираюсь стать вашей женой, – медленно произнесла я.
Он улыбнулся – и я в жизни не видела улыбки более безрадостной и холодной.
– Понятно. Я все еще в роли страстного влюбленного, ожидающего приговора дамы сердца?
Я сидела со стаканом в руке и не сделала ни малейшей попытки ответить на эту шутку. А его настроение вдруг переменилось. Полуулыбка исчезла с лица – и оно снова стало мрачным и холодным. Однако обыденность тона лишила его следующие слова значительности и важности.
– Не судите Руа слишком строго, – сказал он. – Он ничем не отличается от любого другого пылкого молодого человека, которому приходится страдать от отсутствия доступных женщин. Может быть… – его глаза пристально глядели на меня, – может быть, я не прав, что вмешиваюсь.
'Он не знает, – думала я, глядя на него так же пристально, – что каждое его слово ранило, словно гвоздь, забитый глубоко в мое сердце. Что один лишь вид Руа – его худое смуглое лицо, насмешливая улыбка – смели мою решимость, как волна урагана сметает хрупкие песочные замки, построенные ребенком на берегу океана, и разбили вдребезги мечту о призрачном величии, которое принесла бы мне свадьба с Сент-Клером. Он этого не знает', – думала я.
Итак, он взял у меня стакан и тихо сказал: – Идите спать, Эстер. Скоро рассвет. Вам надо хотя бы немного выспаться сегодня.
Наверное, в жизни обязательно наступает такой момент, когда иллюзии и самообман отступают и вы впервые видите свое скрытое от вас же 'я', до сих пор неведомое вам.
В те предрассветные часы наступил такой момент и для меня. Именно тогда я узнала другую Эстер Сноу. Откуда-то из потаенных уголков души она вышла, чтобы посмеяться над моей добродетелью и опрокинуть все, во что я верила. И я обнаружила, что все эти годы во мне жила Эстер Сноу, которая готова – даже с радостью – отбросить все правила, которыми я оградила свою добродетель – Эстер Сноу, которая страстно жаждала любви.
Я припала к окну пристыженная, так как совесть говорила мне, что мои воспоминания о руках и губах Руа были грешными. Но я поняла, что, какой бы обманчивой ни оказалась любовь, ее нельзя просто решительно вырвать из тела, как занозу. Будь что будет, а она остается, чтобы жалить и кусать больно и безжалостно.
Но в те часы я поняла, и мне не надо лучших доказательств, что воля сильнее плоти. Потому что, когда ночь осветил первый рассветный луч, откуда-то – не знаю откуда – взялась сила, которая укрепила мой дух и сделала его стойким и уверенным, как прежде. И когда над болотами вставал день и золотое светило окрасило восток в оранжевый и малиновые цвета, я сидела у окна, положив голову на руки, вдыхала чистейший рассветный воздух; и у меня снова были силы сказать себе, что любой ценой я должна обуздать сердце, которое так жаждет предать и испепелить мою волю.
Глава X
Три дня спустя Сент-Клер Ле Гранд и я отправились вниз по проливу на остров Св. Саймона и были обвенчаны тамошним священником.
Это была не такая свадьба, о которой можно мечтать. Мы уехали, не сказав никому о причине отъезда, и Руперту, умолявшему нас взять с собой, Сент-Клер сказал:
– Ты будешь мешать. Мы едем покупать мула.
– Но Эстер уже купила мула – разве нет, Эстер? В тот день, когда дядя Руа возил нас на ярмарку.
Я почувствовала на себе прищуренный взгляд Сент-Клера.
– Так Руа возил вас на ярмарку? – протяжно спросил он.
Руперт ответил за меня:
– Да, и там было так весело. Мы втроем ехали на Сан-Фуа, а дядя Руа попал генералу Шерману в глаз.
Я спокойно натянула перчатки и посмотрелась в зеркало – что не ускользнуло от внимания Руперта.
– Зачем ты надела свое лучшее платье, если едешь покупать мула, Эстер?
Я потрепала его по щеке.
– Я привезу тебе конфет, – пообещала я.
Пока Сей и Бой вели наш баркас вниз по каналу к проливу, я, сидя на носу, разглядывала человека, который должен был стать моим мужем, и, хотя я не ощущала того счастья, которое охватило бы меня при виде совсем другого мужчины, я все же была довольна тем, на кого смотрела сейчас. Сент-Клера Ле Гранда ни одной женщине не стыдно было бы назвать своим мужем. В самом деле, он выглядел очень элегантно в своем лучшем костюме черного сукна и был весьма привлекательным мужчиной; и если скучающий и равнодушный вид и раздражал меня, то я напомнила себе, что ни одна умная женщина не должна
