Шоннор. Их короля.
Крей поднял меч, сверкающую молнию. Его конец вонзился в потолок, и оттуда сразу брызнуло пламя.
Теперь меч падал сверху на обоих, на девушку и на юношу.
— Шоннор! — закричала девушка.
Казалось, крик пронзил три столетия. Это был крик десятков тысяч, убитых на улицах города, крик короля-волшебника, прятавшего свое послание в ожидании меченосцев врага. Это был крик Дирна и того, кем он мог бы стать, если бы не пал жертвой потехи. Крик, на который не хватило времени у сорвавшегося Нема. Крик всех одержимых, которых уничтожали за то, что они обрели мудрость.
Это был крик правды, восставшей против лжи. Жизни, восставшей против смерти. Но крик оказался не бесплотным. Он закружился вокруг девушки и юноши. Он превратился в огненную изгородь, на которую обрушился пылающий меч Крея… и взорвался молниями, громом и глухим содроганием борющихся сил.
Крей дрожал, судорожно хватаясь за пустоту и медленно превращаясь. Он был уже без меча и без головы… затем голова появилась.
Но это была не голова ворона, а голова беспомощно улыбающейся, дряхлой, съежившейся куклы, почти череп мертвеца. От него веяло смрадом сгнившей души, причем он исходил именно изнутри. Вырвавшись наружу, мерзость оказалась безоружной, немой и уязвимой. Голова покатилась вниз и ударилась об пол.
Король Смерти был мертв. Сраженный неожиданностью и волшебником 17 лет отроду.
— Что с остальными в городе?
— Они овцы, я уже говорила. Новый пастух будет казаться им таким же хорошим, как старый. Они позволят вести себя каждому, кто продемонстрирует им свою силу.
— Дирнараса надо похоронить по-королевски. Так хочу я, хотя он бы счел это ненужным.
— Надгробный памятник из мрамора под зелеными деревьями. Но есть идея получше: назови в его честь своего сына.
— Сына? Ни одна женщина не может этого знать. Кроме того, ведь есть проклятье Крея.
— Оно исчезло вместе с Креем. А что касается знания… Не забывай, что я почти волшебница.
Глава 11
ВОЗВРАЩЕНИЯ КОРОЛЯ
На вершине своей волшебной власти племя Крея вывело летучих лошадей с вороньими крыльями, так как сами они летать не могли. Но волшебник, который умел летать по небу, не отказался прокатиться на великолепном верховом звере из Мор-Конза-Шоннор.
Путь на запад верхом на лошади был коротким. Изумрудно-зеленый внизу, сапфировый вверху — таким проносился мимо мир. На севере громоздились облака над приземистыми горами. На юге и западе округлость скалистой стены образовывала в утреннем солнечном свете серо-золотистое кольцо. Для человека на летящей лошади местность по ту сторону скалы вовсе не была недоступной. Но это приключение он оставит для другого утра. Сегодня же был день возвращения. Возвращения Шоннора в деревню Трома, в Еловую Рощу.
Он пустил лошадь пониже, достигнув последних террас. Внизу он видел фруктовые сады, которые с этой высоты казались манящими, и точки между деревьями работников. Он слышал неясные крики, видел испуганные жесты: они показывали вверх. Они принимали его за орла. Или молились, чтобы это не оказалось ничем иным. Теперь он различал темные ели и белый ручей и дальше внизу лоскутное одеяло из огороженных полей, пастбищ и хижин. Дым костров струился в воздухе. Аромат овсяной каши, хлеба, горящих дров и еловых шишек достигал его. Некоторое время он лениво кружил над деревней. Это было вызвано не жестокостью и не насмешкой и даже не желанием рассчитаться с ними за задуманную расправу. Скорее он делал это, чтобы снова поближе познакомиться с деревней, по крайней мере, с ее видом сверху. Три месяца прошли в городе, а ему казалось, что три года. Сад Короля с его чудесами, которые нужно было постигать, с его послушными жителями, с мраморной могилой, скрывавшей друга, и дворцом, в котором осталась молодая жена, обещавшая ему к весне следующего года подарить ребенка. Город стал его родным домом, а Еловая Роща — чужим местом.
По земле носились фигуры. Они стекались друг к другу, как сироп, наливаемый в котел. Они кричали и размахивали руками. И тут показался еще один: Тром, смотрящий вверх. Вслед за ним еще один, увешанный кабаньими клыками, бесстрастно спокойный: вещун Кай.
В Мор-Конзе был момент, весьма похожий на этот. Когда Шоннор вытащил из башни труп Крея. Но Захидда была права: племя Крея совершенно разучилось думать самостоятельно. Они были подобны воронам, отказавшимся покидать удобную кормушку, когда Шон расковал их в зеленом дворе. Пара угроз, несколько обещаний и демонстрация еще нетвердой, едва оперившейся будущей силы дали блестящие результаты. Они были рады, что их спасли от Крея. Его низость на фоне их непротивления казалась еще более мерзкой. Шоннор даже не размышлял, отдавая этих полусумасшедших на три месяца в руки своей жены. Захидда, мнимая любимица Крея, обладала множеством способностей и всегда пользовалась авторитетом. Шоннор вспомнил, как в первую ночь в лесу его, видимо, хотели привязать между лошадьми и растерзать насмерть, если бы она не вмешалась и не остановила их.
Шум на земле между тем перешел в суматоху. Шоннор заставил лошадь пикировать. Она скользила над деревьями, над крышами, над головами, и жители деревни разбегались в разные стороны, ища защиты. Мягко, как перо, лошадь и всадник приземлились возле большого пустотелого барабанного камня в середине деревни.
Шон представил себе, не без сарказма, как они оба выглядели. Одержимый Шон, одетый в расшитые шелка Трясины Крея, весь в драгоценностях, с волосами, окрашенными по моде Детей Смерти в золотистый цвет, сидящий на вороной лошади, из гривы которой капают жемчужины, а сложенные назад крылья покрывают его, как накидка из перьев.
Никто не подошел к нему. Никто даже не двинулся. Некоторые устремились в свои дома или укрылись за ними, или скрючились за дождевыми бочками и поленницами. Те же, кто остался, в ужасе таращились на него. Это было смешно. И очень печально, очень горько.
Затем кто-то пошевелился. Это был Кай-вещун. Он мог бы поступить, как и остальные, но он был смел и пытался защитить тех, кто был под его покровительством. Бряцая цепочками с клыками, он пошел к Шоннору и остановился метрах в трех от него. Воздев к небу руки, он швырнул в него страшный монолог. Без сомнения, он должен был подействовать и превратить хоть мертвого, хоть живого человека в пыль, или в худшем случае, заставить его бежать. Шон просто подождал, пока у Кая прервется дыхание и иссякнут слова.
— Кайем, — сказал Шоннор, так как это было полное имя Кая в городе, — я не мертвый и приехал сюда не для того, чтобы причинить вам страдания.
— Ты одержим злом, — прорычал Кай.
— Нет, вовсе нет, я надеюсь лишь, что, взглянув правде в глаза, вы освободите ваши души, как моя освободилась в лесу.
— Уходи! — сказал Кай.
— Еще рано, — Шон оглянулся.
Все глаза, смотрящие на него или скрытые, были направлены на него. Но не было никаких признаков, что хоть что-то всплыло на поверхность их памяти. Тут Шон ощутил легкий удар в руку. Лошадь дернулась, Шоннор посмотрел вниз и заметил маленький камень, лежавший в траве. А поодаль он увидел человека, который его бросил. Наул, его отец.
Когда он встретился глазами с отцом, внутри Шона как будто открылась бездна. Он должен был говорить, невзирая на это, но чувствовал, что его слова никогда не достигнут человека с каменным лицом, который держал в руках камни.
— Наулос, отец. Ты тоже боишься?
— Ты не мой сын. У тебя фигура моего сына, его тело. Но ты не мой мальчик.
Позади человека стояла женщина в дымчатой тени хижины. Желтых абрикосов не было возле ее стены, исчезла и бронзовая игла из ее волос, и красота ее померкла.
— Ати, — сказал Шоннор, но она лишь опустила веки. Она закрыла руками рот, в знакомым жестом, которым заперла горе в себе.
