Я не обращала на них внимания и только крепко держала ее.
– Послушай, Египтия. Ты такая чуткая, такая отзывчивая. В тебе столько любви... Он - робот, но я в него влюблена. Для кого-то другого это прозвучит глупо, но тебе, я знаю, можно сказать, ты поймешь. Египтия, я люблю его.
Я довела ее до предела. Глаза ее сладострастно наполнились слезами в тот самый момент, когда это должно было произойти с моими.
– Джейн...
– Он - моя жизнь, Египтия.
– Да, да, Джейн.
– Египтия, разреши мне его забрать. Совсем, с собой. У тебя так много всего. У тебя - твой талант, - в тот момент я была в этом уверена, хотя, возможно, играла с огнем, - у тебя твой талант, а я... он нужен мне, Египтия. Египтия!
Она резко притянула меня к себе, потом отстранила и властно взглянула мне в глаза. Она была Антекра. Она была Богиня.
– Возьми его, - произнесла она. И отпустила меня.
Я поднялась по лестнице в фойе спальни. Оттуда одна дверь вела в сад на крыше, и я наугад открыла ее. Пошатываясь, я подошла к бассейну и осела на пол рядом с ним. Потом я засмеялась, да так, будто воистину сошла с ума, - обхватив себя руками, шумно переводя дыхание, тряся головой, так что разлетевшиеся волосы стали похожи на золотой платок.
Я уговорила ее. Но самое смешное, что я верила каждому своему слову.
Наконец, я поднялась.
По голубому небу ветер торопливо гнал целые флотилии облаков цвета бисквитов. Шумели кронами маленькие пальмы в кадках. Вода в бассейне была зеленой, как кислый фрукт. Он сидел у края воды не далее, чем в десяти футах от меня, положив руки на гитару. Одет он был в темно-голубое, и тени, падавшие на его лицо, едва давали разглядеть его. Оно казалось серьезным и спокойным, плоские глаза ничего не выражали: цепи разомкнуты. Постепенно лицо его прояснялось, но он не улыбнулся. Я испугалась.
Он спросил:
– Что с тобой случилось?
– А что? - Я не знала, о чем говорить с ним. - Ты разве не рад видеть меня? Я думала, ты всегда рад видеть любого. Приятно было пообщаться с Кловисом? А с Египтией, наверное, и подавно?
Он не ответил. Положил гитару. (Гитара и одежда, должно быть, Египтии. С собой он ничего не носил, когда был со мной). Он встал, подошел ко мне вплотную и стал рассматривать мое лицо.
Я не в силах была взглянуть на него. В который уже раз я повторила:
– Я ушла из дома матери. Я отдала Кловису все деньги. Я сказала Египтии, что ты мне нужен, и она согласилась отпустить тебя. - Озадаченная, я сдвинула брови. Как она могла его отпустить? - Я живу в какой-то крысиной норе, в трущобах. Тебе придется притворяться человеком, моим любовником. Не знаю, сумею ли я выжить. Может, в конце концов, и не сумею, тогда ты вернешься к Египтии. Ты с ней спал прошлой ночью?
– Я не сплю, - сказал он.
– Ты знаешь, о чем я. Так как?
– Нет, - сказал он. - Я был в отделении для роботов. Прошлой ночью она была с мужчиной.
Я подняла глаза на его красивое задумчивое лицо.
– Она... тебя...
– Ты выглядишь так, будто необыкновенно взволнована.
– Убить ее мало! - закричала я. Ребяческая угроза, но именно это я имела в виду. Такой ярости, как сейчас, я никогда еще не испытывала, у меня от нее потемнело в глазах.
Он легонько взял меня за руки.
– Джейн! Какая разница?
– Большая.
– Я - машина.
– А Кловис... наверное, он...
– Кловис не ставил меня в отделение для роботов.
– Ну, конечно. Боже мой, Боже мой! - повторяла я в отчаянии. Он обнял меня, и мы вместе склонились над бассейном, отчетливо отразившись в прокисшей воде.
Наконец, я сказала:
– Если ты не захочешь пойти со мной, я это пойму. Здесь гораздо более эстетично. Он спросил:
– Какие у тебя духи? Такой прекрасный запах.
– Я ничем не душилась.
– Значит, ты сама так пахнешь.
– Не может быть. Запах человеческого тела должен казаться тебе отвратительным, если ты умеешь обонять.
– Человеческое тело крайне соблазнительно. В конце концов, это лишь особая форма материи.
– С целой кучей всяких органов.
– Тоже вид механизма. Иногда менее эффективный, чем другие. Биологически более привлекательный.
– Угу, - сказала я, как ребенок. Он засмеялся. Я посмотрела на него и проговорила:
– Это ничего не значит, но у меня такое ощущение, будто я продала за тебя свою душу.
– Понимаю, - сказал он. - Хочешь выкупить ее обратно?
– Я хочу только тебя. Глаза его совсем потемнели.
– Тогда я постараюсь сделать так, чтобы ты об этом не жалела.
– Ну, и что здесь такого ужасного? - спросил он два часа спустя, когда я съежилась на пороге своей жалкой каморки на улице Терпимости.
– Надеюсь, я смогу ее согреть. Хотя бы к зиме, если буду экономной и накоплю денег. Еще можно попытаться замазать трещины и дыры.
– Можно.
– Но она так ужасно выглядит. И этот запах...
– Тут нет никакого запаха.
– Есть Запах человеческого горя.
– Так будь счастливой, и он исчезнет.
Я была крайне удручена своим положением, а он, недолго думая, незамысловатой шуткой заставил меня рассмеяться.
– Ну, - начала я, потрогав осыпавшуюся штукатурку, - не знаю, с чего начать. И как.
– Судя по всему, - сказал он, - я стал твоей инвестицией.
Мы снова отправились в город. Переулками, боковыми улочками он водил меня по совершенно не знакомым продуктовым и хозяйственным магазинчикам. Он, не нуждавшийся в еде, советовал мне, что купить, лишь изредка я догадывалась об этом сама. Под сводами надземки он обнаружил открытые сараи, где были свалены в кучу банки с клеем, деревянные планки и настенные зеркала. Он знал, где находится все, что нам необходимо.
День клонился к вечеру, и мы задержались в какой-то забегаловке. Я просила его притвориться человеком, но страхи мои скоро исчезли. Для меня он и был человеком. Но в забегаловке, жутко проголодавшись, я поглощала недорогую, но очень вкусную еду одна, и это меня обеспокоило.
– Денег мало, - сказал он. - Было бы безумием расходовать их на ненужную для меня пищу.
– По крайней мере, выпей кофина. К тому же сейчас холодно. Все вокруг в пальто. (Даже я. Свою меховую куртку я катала по всей тахте и даже для лучшей маскировки втирала в нее штукатурку). - Ой, надо ведь забрать твою одежду у Египтии.
Его это позабавило.
– Мы можем сходить за ней. Или я один.
– Нет!
