— Тем лучше, — сказал Распар. — С тех пор, как закончились скачки, он был с дамой. Теперь уж вы должны его знать. Стоит позвать белой птичке, как он летит на ее дерево. Но вы — гнездо, степная принцесса. Думаю, вы сами это знаете.
Его слова, казалось, не имели большого смысла. Мне было тревожно и не по себе. Я подошла к одному из окон и уставилась в сумерки, на извилистые улочки и покатые крыши.
В этот миг в дом вошел Дарак. Дарак, Эллак, Маггур, Глир и полдюжины других. Он теперь держался очень смело с хозяином дома, выиграв для него скачки. Я повернулась и посмотрела на Дарака. Он тоже носил цвета колесницы — алое, черное и золотое. И все еще походил на бога; неистощенный и незатасканный. Он сразу же прошел ко мне.
— Тот мясник с кислым лицом извлек наконечник?
— Да.
— Ты не хочешь знать, чем я занимался?
— Наверное, нет.
— Ну, так вот, я был с какой-то глупой сукой, но не безвыгодно. Кажется, у ее мужа тоже есть свои колесничие, и скоро будут другие игры, в Солсе и Ласкаллуме. Как я тебе нравлюсь в качестве колесничего?
Им овладело какое-то безумие. Неужели он не помнил, кто он такой? А молодчики, столпившиеся у него за спиной, прислушивались к угрозе бросить прежнее занятие — я взглянула на них, но они скалились, словно глупые псы. Наверное, это какая-то новая игра. Его длинные черные волосы были немного короче, чем я помнила. Он почувствовал мой взгляд.
— Они их купят, — сказал он. — О, но их не продали. Одна женщина умоляла дать ей хоть малость.
Он взял меня за руку, повернулся и в первый раз отсалютовал Распару — однако так, как отдавали честь колеснице.
— Факельщики стоят у ворот, а конюхи подали колесницу.
Распар поднял чашу и следил, слегка сузив глаза, как мы уходим в надвигающуюся ночь.
Десять факельщиков с пылающими тускло-золотым огнем светочами, колесница, влекомая уже не вороными Распара, а тремя черными работягами, принаряженными, чтобы выглядеть такими же, как победители скачек, и вороные кони эскорта для людей Дарака.
— Сегодня вечером, — пообещал он мне, — я вытащу из тюрем Градоначальника драчливых дураков Эллака — в качестве награды победителю. Мы стояли на колеснице, но в ней больше не чувствовалось жизни. Душа ее пропала или уснула. Мы медленно петляли по улицам, выезжая на более широкие, и там соединились с другими факельщиками, и цветными фонариками, и процессией верхоконных Победителей. Вот так, сверкая, мы и ползли, скручиваясь в спираль, как змея, вверх к дому-крепости Градоначальника.
На открытые площади перед особняком и в сады позади него вливалось все больше и больше народу.
Смех и крики пронзали мне тело и мозг как ножи. Я слышала, как они ревели при виде Дарака. Слышала крики: «Степнячка!»
Все это было пустым. Я больше не была богом этого места.
В портике у Градоначальника блистало десять колонн и еще десять в самом доме — сплошь мраморных, с позолоченными капителями и цоколями, инкрустированными голубой мозаикой. Возникало сильное ощущение яркого света, дыма, движения и звенящей музыки маленьких арф. Мы поднялись в зал на верхнем этаже, огромный, тянущийся по всему особняку, открытый на двух концах, где выступали массивные балконы с колоннами, один над площадями, а другой над садами. Зал был золотым — сплошь золотым. Пол и потолок украшали фрески и картины, по я их не помню; фигуры на них казались перемешанными с людьми в зале. За балконом повисла синяя ночь, раскалываемая иногда голубой молнией, а внизу море разноцветных фонариков, факелов и костров, где жарили мясо.
Победителей на играх в Анкуруме много: кулачные бойцы, акробаты, борцы, но места за высоким столом, где сидит Градоначальник, достаются победившим в скачках конников, гонках колесниц и Сагари. Тарелки, покрытые эмалью и золотые чаши из черной яшмы со вставленными полудрагоценными камнями. Что ни съешь, все твое, и время от времени подходят женщины в одеждах из прозрачной газовой ткани и кладут тебе мелкие побрякушки — золотые ножи и булавки — игрушки, сплошь бесполезные, но достаточно красивые.
Дарака усадили одесную Градоначальника — на самое почетное место. Рядом с ним сидела прекрасная женщина с золотыми волосами, которые казались естественными, хотя в Анкуруме никогда нельзя быть уверенным в таких вещах. Ошую Градоначальника сидел в своих белых цветах Гиллан из Солса, то и дело усмехаясь про себя, возможно, из-за двусмысленности своего положения. Я как стрелок, сделавший классический выстрел, сидела рядом с Гилланом, и Гиллан вел себя со мною очень осторожно: сверхлюбезный или вообще безмолвствующий. Далее вдоль стола расселись другие колесничие и конники, и, надо полагать, лучники Гиллана, отделенные друг от друга придворными красавицами Градоначальника. Никого из них я не помню. Я прилагала усилия, чтобы быть вежливой и делать вид, будто я ем, стараясь в то же время есть как можно меньше. Все смены блюд я переносила плохо и не понимала, и чем причина. Зал казался горящим и наполненным миазмами.
Мы сидели только с одной стороны стола, а ниже нас вытянулись другие столы, более шумные и менее официальные, чем наш. Люди Дарака, те немногие, кого он привел с собой, сидели именно в той толпе, глуша вино и грызя кости. Я смутно надеялась, что не приключится никакой беды, так как вдоль стен, и особенно позади Градоначальника стояли густые ряды его стражи, что было в порядке вещей для лиц, занимавших его положение. Я следила, как его мясистые, все в перстнях, руки аккуратно подавали куски пищи. В желудке у меня начались боли.
Я ДОЛЖНА ПОКИНУТЬ ЭТО МЕСТО. Эта мысль возникла внезапно и холодила, как лед. Я сразу увидела зал так, словно он был застывшим, более бледным, почти прозрачным. Забыв о правилах этикета, я собиралась встать и сказать — не уверена, что именно: наверное, просто побегу вдоль столов к двери. Но сверкающая перстнями рука Градоначальника поднялась, властно махнула, затрубил рог, и он встал. Воцарилась относительная тишина. Он собирался провозгласить здравицу в честь Победителей. Пронзенная этим мгновением, я сидела молча и не двигаясь. Море лиц, чуть кивающих, тронутых золотым светом, улыбающихся, смеющихся, гармоничных. Градоначальник вновь и вновь поднимал серебряную чашу, когда глашатай выкликал имена и города Победителей, и рог вторил ему, так же как приветственные крики. А затем тренированный голос с его чрезмерным акцентированием:
— Победитель Сагари, Даррос из Сигко.
Громкий рев и аплодисменты, Градоначальник, улыбаясь, нагнулся к Дараку. А затем — опять та мясистая рука, легким взмахом гасящая шум. все еще стоя, Градоначальник поставил чашу на стол.
— Даррос из Сигко, — повторил он, хорошо разносящимся глубоким грудным голосом. — Мы хорошо его знаем, не так ли? Смелый купец, доведший свой караван до Анкурума в целости и сохранности; подвиг, не знающий себе равных. А потом выигравший королеву наших скачек — Сагари.
Приветственные крики взлетели, словно птицы, и он снова легким взмахом усмирил их. По-прежнему улыбаясь, он нагнулся теперь к столам.
— И наш Даррос сделал еще одну вещь. Он обманул нас всех. — Молчание стало глуше. Градоначальник негромко рассмеялся. — Победитель наших Сагари в действительности не более чем вор, убийца и разбойник — Дарак Златолов, отребье северных гор. — Он повернулся к Дараку и кивнул. — Твоя маленькая игра окончена, колесничий.
Стражники отделились от стен позади нас и устремились к нам, десяток из них — прямо к Дараку. Внизу теперь поднялся рев, и некоторые женщины завизжали. Мы не принесли с собой в зал никакого оружия; этикет этого не допускал. А я, казалось, не могла пошевелиться. Я увидела, как Дарак стоит, прислонясь к столу, усмехаясь шедшим взять его десяти стражникам. Не уверена, каким образом мне удалось это увидеть, ведь между нами находились Гиллан и Градоначальник. Я увидела, как рука Дарака потянулась обратно к столу и сгребла один из тех данных нам игрушечных золотых ножей — бесполезный, он бы погнулся, а не уколол — и однако один из стражников увидел это движение. Железный меч охранника вырвался из ножен и устремился вперед. Я услышала, как Дарак тихо охнул. Руки его бессильно упали. Он почти лениво посмотрел на воина, по-прежнему кривя рот в усмешке, все еще толком не понимая, что уже мертв. Двое
