крики под почти неслышными ударами кнута.
В следующие пять дней, невидимых и неосознаваемых, там, наверху, у галер Дхакера случались и другие встречи. Несколько — с Вольными закорианцами, держащими путь прочь от Кармисса, как велел им Рорн. Они невнятно лепетали о чуде и шли дальше. Позже у какого-то мыса показался строй кораблей Кумы, ибо побережье Дорфара уже появилось в поле зрения. Малочисленные, но жаждущие боя, галеры Дхакера развернулись для атаки, однако дорфарианцы уклонились от драки и ускользнули.
Заходила речь о набеге на первую же прибрежную деревушку, но наверняка она окажется либо опустевшей, либо хорошо защищенной.
Люди Дхакера были озадачены и напуганы. Теперь напряжение держало в своих когтях не только рабов, и его следовало хоть как-то ослабить. Дхакер начал верить в безумные истории, рассказанные прочими встреченными закорианцами. Даже если они и не были правдивы, то на их действенности это никак не сказалось.
На пятый день им встретилось стадо морских быков, плывущих ровным строем. Взревели рожки, и на галерах началась паника. Люди переговаривались, что Рорн восстал из глубин океана, пока Дхакер не утихомирил их лично.
Требовались какие-то действия. Дни сменялись ночами, время утекало, погода менялась, и наконец предводитель решился.
Когда Кесара доставили в освещенную факелом каюту, Дхакер изучил его с особым удовольствием.
Тело пленника, разукрашенное язвами и ссадинами от оков, все еще не выглядело изнуренным. Глаза после долгого пребывания в темноте болезненно щурились, но ледяное пламя все так же неумолимо изливалось из черных зрачков. Королевская кровь Кармисса соединилась в Кесаре с неистовой шансарской примесью и стала чем-то большим. Он не только не был сломлен, но даже не выпал из своего привычного образа.
Принесли еду и питье, Дхакер жестом предложил пленнику пообедать. Кесар, все так же не говоря ни слова, стал есть и пить. В нем не ощущалось отчаяния или той недоверчивой пытливости, которую проявил бы в таком положении любой другой человек. «Он верит, что выйдет отсюда живым», — подумал Дхакер, и сама эта мысль потрясла его. Даже сейчас воля пленника была сильна, и у закорианца на миг закралось сомнение: неужели у Кесара есть какая-то неведомая ему возможность освободиться?
Сверху доносился смутный шум — там выполняли его приказы. Дхакер снова обрел уверенность. Побег Кесара невозможен.
— Вот как ты меня любишь, — сказал он пленнику. — Ты даже уверен, что я тебя не отравлю.
— Чтобы оставить ни с чем Йила? — тут же парировал Кесар, спокойно доедая обед.
— Увы, Йил потерял вкус к убийству, — сообщил Дхакер. — Я слышал, что он провалил свое великое начинание. Его корабли вышли против Ральнаша Дорфарианского, но так и не достигли Внутреннего моря. Говорят, боги отправили его обратно домой вместе с остальными.
Кесар никак не отреагировал на это сообщение.
— Или он мог вспомнить о договоре, который заключил со мной и с Шансаром-за-Океаном в моем лице, — сказал он вместо этого.
— Вряд ли, лорд К’сар. Не думаю, что он вообще помнит о тебе. Вис сошел с ума. А в краю безумия человек с нормальной головой должен делать то, что считает нужным.
Кесар смотрел на него, и в глазах его пылал мрачный свет. Дхакер сполна ощутил необыкновенную силу этих глаз.
Они продолжали молчать, словно оба не были готовы к продолжению разговора. Наконец Дхакер поднялся.
— Вот лежанка. Можешь отдохнуть и поспать.
— Вы наметили на утро что-то мучительное, — скорее сказал, чем спросил Кесар.
— Мой отец погиб в Тьисе, — отозвался Дхакер. — Я знал его. Он был добр ко мне. Не уверен, что мы доберемся до родной гавани — в мире все перепуталось.
Глаза, подобные вороненой стали, не дрогнули. Дхакер коротко поклонился и вышел. Дверь каюты надежно охранялась, хотя он и не ожидал от Кесара проявлений героизма. Даже быстрая смерть вряд ли привлекала его, поскольку он, похоже, вообще не верил, что способен умереть. Сейчас он будет спать, накапливая выносливость. И в агонии, утратив последнюю надежду, будет цепляться за жизнь, уверенный в своем праве на нее, пока последняя капля этой жизни не просочится у него меж пальцев.
Незадолго до рассвета Опаловый Глаз снова наведался в каюту и взглянул на спящего человека, на его сильное тело, которому вскоре предстояло стать его самым страшным врагом. Рана на левом предплечье, которую прижег Дхакер, невероятно быстро зажила — о ней напоминал лишь шрам вроде того, что остался после змеиного укуса.
— Берите его прямо сейчас, — приказал Дхакер своим людям. — Пусть очнется уже там.
Они выполнили приказ, вытащив Кесара в перламутровую пустоту — лишь небо, море и корабль. Тающие звезды осветили скованного человека на палубе, чьи руки были подняты и закреплены в таком положении при помощи острых клиньев, вбитых в оковы. Затем столб подняли и установили рядом с главным парусом. К тому времени человек полностью проснулся и все осознал. Это был старый способ казни — очень простой, обычный для всех западных стран. В Дорфаре им издавна пользовались для наказания рабов.
Жертва подвешивалась за руки, при этом ее пятки находили небольшую опору и судорожно цеплялись за нее, пытаясь перенести вес тела. Это стоит мучительных усилий, но человек будет делать эти усилия. Такой же небольшой выступ имелся на уровне ягодиц, и его тоже можно было использовать — неловко и с еще большим трудом. Без этих условных поддержек висящий человек не сможет дышать, а потому будет за них цепляться, постоянно соскальзывая и снова отыскивая их — и так до бесконечности.
В теле, лишь подвешенном за запястья, без этих опор, кровь не достигает легких, и наступает спазм. Задохнувшись, осужденный вскоре теряет сознание, и смерть может наступить еще утром. Но этот способ считался легким — в отличие от того, что был уготован Кесару. К тому же его воля, его неистребимая тяга к жизни продлят битву и за гранью беспамятства. Будучи на три четверти трупом, он все равно продолжит бороться, соскальзывая, сражаясь, ловя глоток воздуха, цепляясь и проигрывая свою жизнь — шаг за шагом, миг за мигом.
Ему будут давать воду и даже пищу, пока он будет способен есть.
Это может продлиться долгие дни.
Теперь в его жизни присутствовали свет и тьма, восход солнца, просвечивающий сквозь огромный парус, и закат за спиной, бросающий перед ним на палубу его тень. Закорианцы старались не наступать на нее, ибо это было дурной приметой.
Чуть позже Кесар перестал все это замечать.
Он задыхался. Чтобы сделать вдох, нужно было изо всех сил прижать к столбу пятки и нижнюю часть спины. Тогда руки слегка освобождались, и кровь с головокружительным ощущением приливала к легким, позволяя им расшириться. Он сохранял это положение, пока мучительная боль в напряженных ногах и спине не лишала мышцы сил. Затем снова повторялись все этапы агонии.
Очень скоро разные виды боли перестали отличаться для него. Приподняться и вдохнуть, превозмогая боль — или обвиснуть и задыхаться в боли...
Он пил воду, глотал жидкую кашицу и смотрел в небо.
Море было спокойным, палуба слегка покачивалась, как танцовщица. Люди двигались вокруг или стояли, наблюдая за ним. Но они были призраками и не имели значения, так же, как небо и море. Значение имела лишь боль, и этим значением была жизнь.
Когда солнце взошло в четвертый раз, он позабыл свое имя.
Он слышал разговоры там, снизу. Один человек, с ярким отблеском в левом глазу, подошел и потрогал его ноги — мягко, почти заботливо.
— К’сар, ты все еще жив? Четвертый день, К’сар эм Кармисс. Не знаю никого, кто протянул бы так долго, — и затем: — У него сочится кровь изо рта. Легкие кровоточат.
Кесар повернул голову. Небо было малиновым, свет дробил парус на осколки. Что-то приблизилось и коснулось его лица. Миска, поднятая на палке. Вода. Он потянулся к ней губами.
— Нет, — прозвучал тихий голос девушки у самого его уха, а может быть, прямо в мозгу. — Не пей ее,
