то, что охранники считали своим долгом находиться внутри склада, а не за его пределами. Таким образом, никто не помешал Чарпону, когда без лишней спешки он убил Длинный Глаз, посланца, которого он ждал.
Трое из хессеков удрали. Двое остались, дрожа и причитая, вжимаясь в тень. Наконец, и крики, и всхлипывающие звуки, сменившие их, прекратились. Снова появился Чарпон, мясник, с руками, обагренными кровью, и сказал хессекам, в ужасе прилипшим к дверям:
– Не сделать ли мне однажды ночью то же самое с хозяином этого раба, с этим гадом Вазкором?
Потом раздался звук, как будто на крыше завозилась птица, и голова Чарпона дернулась и наткнулась на какой-то предмет, который, как птица, летел к нему. Эта птица влетела Чарпону в глаз.
Когда он умер, а это произошло не сразу, хессеки осторожно собрались вокруг него и увидели, что птицей был длинный кусочек кремня, заточенный острее, чем нож. Годы, проведенные за чертой закона и безопасности, приучили их к осторожности и благоразумию, они не стали выяснять, кто отомстил за Длинный Глаз, выстрелив с крыши склада. Однако когда я спрашивал их позже, я узнал, что это, скорее всего, был хессек, настоящий чистокровный хессек из древнего города, так как это они носили такие рогатки для стрельбы по уткам и чайкам в зарослях камыша. Масрийский закон запрещал им носить ножи, и, чтобы как-то компенсировать это, они изобретали различные хитроумные игрушки. Матрос, у которого вся эта история была почти написана на лице, поднял на меня глаза. Свет всех оттенков занимающейся зари обнажил выражение его лица. Это было не волнение и не таинственность, как я опасался, а какое-то странное испуганное удовольствие.
– Найди Кочеса и остальных, – сказал я. – И отправь их ко мне.
Согласно его рассказу, он не полюбопытствовал, что за «разбойника» убил Чарпон. Несомненно, он очень не хотел на него смотреть, так же как и на неизвестного убийцу с крыши. Любого капитана галеры ненавидят его люди, и Чарпон не был исключением. Возможно, один из удравших решил воспользоваться удобным случаем. Эту тайну не стоило разгадывать.
Капитан владел своим кораблем, должно быть, легко будет заменить его права моими (связка золота в нужном официальном месте). Капитаном станет Кочес, он раздуется от восторга, как здоровый злой мальчишка, и охотно будет моим ставленником, каковым он сейчас уже является.
Неважно, какими средствами, но заноза была из меня выдернута.
Все было решено.
Но что же с Длинным Глазом? Сын недолго живущего народа, у меня он прожил не дольше. Он спас меня от урагана, чтобы я мог отправить его на нож Чарпона. Он верил, что я бог. Возможно, умирая в агонии, он продолжал верить в это.
Я сел и поговорил с Кочесом, а потом выслушал троих перепуганных помощников, вызванных с корабля. Они послушались Чарпона, а теперь все умоляли меня простить их. И все это время я видел зарубленное тело Длинного Глаза в аллее у причалов. Я знал, что пока я отдаю приказания, земляные крысы, обитающие в порту, собрались на свой пир.
Глава 4
В тот день я рано пришел в дом Фунлина и избавил его от камня в почке. Как и накануне, он ругал меня и повторял, что я, как собака, вцепился в его жизнь. Все бумаги, однако, у него были в надлежащем порядке, и свидетель ждал – выбора у купца не было. Как я и рассчитывал, его боль вернулась, и я не возложил на него руку, пока он не заплатил. Мне было горько, и он не мог обозвать меня хуже, чем я сам себя обозвал предыдущей ночью.
Вскоре после восхода солнца вокруг «Зубов Дельфина» собралась толпа. Бедные, больные, страждущие – я должен был это предвидеть. Когда я появился, толпа зашумела. Моя слава распространилась даже быстрее, чем я рассчитывал. Несмотря на усилия Кочеса и хессеков, я не мог пройти, меня со всех сторон хватали руками. Я остановился и огляделся, тронутый сочувствием к ним и отвращением к себе, зарабатывающему на их отчаянии и наивности.
– Здесь я никого из вас лечить не буду. Идите домой, а на закате вы найдете меня в Роще Магналий. Это мое последнее слово.
Ко мне прорвалась женщина, крича что-то на хессекском, и Кочес отпихнул ее в сторону. Это меня задело, но я не осмелился помочь ей, иначе они все опять стали бы ныть.
Не глядя больше по сторонам, я пошел прямо по лестнице, толпа расступалась передо мной, и только один грубого вида смуглый парень схватил меня за руку. Но получив удар энергии, он отскочил, завывая, и больше мне никто не досаждал.
К полудню в гостинице стало известно о смерти Чарпона от рук грабителей. Помощники Чарпона, которые, должно быть, догадались о моем участии в этом деле, были слишком испуганы, чтобы рассказывать о своих подозрениях, и помогали распространять байку о загадочной вылазке воров из Старого Хессека на болоте. И раньше у причалов совершались преступления, нити от которых тянулись в Бит-Хесси.
Быстро, как только мог, я привел в порядок дела «Вайн-Ярда», поручив Кочесу как капитану отвечать за судно. Он улыбнулся и выразил свое удовольствие, однако в глубине его взгляда было запрятано беспокойство. Он заартачился только, когда я велел расковать гребцов и разрешить им свободное передвижение по палубе, хотя бы под наблюдением вольнонаемной стражи, а также платить этим несчастным скотам и прилично их кормить. Он возражал, что рабы злобны и склонны к побегам. Большинство из тех, кого я видел, были слишком измождены, чтобы отважиться на это, а если и отважатся, рассудил я, мы сможем найти других. Я бы не хотел, чтобы гребцы умирали от недостатка питания и движения, если кораблю придется долго стоять у причала. Проследить за всем и доложить мне я велел Лайо, моему бывшему напарнику, которого я давно освободил и использовал как слугу. Эти действия принесли мне новую славу в Бар-Айбитни, на сей раз – славу глупого благодетеля.
Следующий день был тоже занят делами. Представители Фунлина посетили меня, чтобы договориться о выплатах моей доли, а остаток дня я потратил на то, чтобы найти себе жилье на фешенебельной западной стороне Стены Храгона, где-нибудь на окраине Пальмового квартала, поближе к денежному поясу города. Куда бы я ни шел, меня сопровождали мои стражи-хессеки и Кочес или кто-нибудь из его приятелей пиратов. Время от времени группы просителей приближались ко мне, но я не отступал от своего правила, и жестокое обращение отгоняло их прочь. Всеобщий благодетель принадлежит всем, кроме себя. Я побаивался вечернего появления в Роще, болезней и просьб о помощи, лечения, которое они выжимали из меня и которое не приносило мне никакой радости, а только выгоду – деньги и славу. Я думал: ВЫСОСУТ ДОСУХА, КАК ПИЯВКИ. ОНИ ПИЯВКИ ИЛИ Я ПИЯВКА? КТО КОГО СОСЕТ?
