«Как все просто, – подумала Каролина, – а я тут целую церемонию вокруг приглашения к нашему столу развела».
–?Конечно, – взяла она на себя инициативу. А то больно расхозяйничалась доченька...
Послеобеденный отдых превратился в кошмар. Каролина мысленно перебирала все, что она наговорила там, на пляже, и констатировала с грустью, что более глупой и неостроумной она никогда не была. А теперь никак не могла сосредоточиться и решить, что она сегодня вечером будет «мелодекламировать» – господи, зачем она согласилась? Играла бы на скрипке, благо она лежит в сейфе у Артура...
Действительно, что?
Она перебрала любимых поэтов. Из современников? Бродский? Почему, чуть что, Бродский? Вероника Тушнова? Или вечно задыхающаяся своими эмоциями и оттого невразумительная Белла Ахмадулина? Ее Каролина недолюбливала, хотя иногда читала для публики. А может быть, пойти в ином направлении? У нее была приготовлена интересная, смелая композиция. Начиналась стихотворением Есенина «Шаганэ ты моя, Шаганэ», а заканчивалась неизвестными стихами Николая Тихонова, написанными на смерть Есенина: «Он не приедет к милой Шаганэ С больной душой и непонятной болью... Сергей, Сергей, а как же дальше мне Влачить всю жизнь тоскующей юдолью? Легла на грудь пудовая вина, Шумят неугомонные витии, Все так же много в кабаках вина. Но нет поэта, лучшего в России...»
И музыка Свиридова, великого и, на ее взгляд, недооцененного щедрого мелодиста. Подумав, решила, что не стоит, – кто его знает, как Алекс относится к Есенину? К тому же она знала стихи Тихонова по памяти и не была уверена, что правильно помнит слова.
Может быть, взять Марину Цветаеву, любимую, понятную в каждом трагическом вздохе, нескладную и прекрасную, влюбчивую и невезучую? Но ей казалось, что Цветаева скорее женский поэт, а сегодня она должна читать для Алекса и ни для кого иного, провались они, клиенты Артура, пропадом... Ахматову она тоже недолюбливала, что-то было в этой царственной глыбе такое, что задевало ее женственность. «Мой Пушкин»... Почему ее? Он всехний и мой. И нельзя быть столь ревниво несправедливой к Натали, ты вот роди пятерых за шесть лет, не успевая опростаться, снова ходи с пузом. Ни балов тебе толком, ни летнего отдыха, и денег вечно не хватает на все, что так хочется иметь. А этот, африканец неуемный небось каждую ночь ласкает и жадно исцеловывает, будто слизывает сливки ее бесподобной белой кожи и пьянеет от этого и забывает, что клялся и обещал быть осторожным и не брюхатить ее каждый раз, как она останавливает молоко... Господи, как она хорошо чувствовала Натали! Вот именно, не понимала, а чувствовала...
И тут ее осенило.
Конечно, нужен Пушкин!
Сами собой выплыли из памяти строки: «Чертог сиял, гремели хором певцы под звуки флейт и лир...»
Она любила эту удивительную маленькую повесть «Египетские ночи», любила, как и все, написанное Пушкиным, но еще и потому, что некоторые строки удивительно совпадали с ее самоощущением: как точно уловлен момент, когда начинается то, над чем она сама не властна... «Но уже импровизатор чувствовал приближение бога...»
Решение найдено – она будет читать эти стихи.
...В общем, обошлось.
Слушали внимательно, даже аплодировали и только потом, словно опомнившись, заказали столько еды, что Каролина подумала – до глубокой ночи кухне не справиться. Даже два мускулистых поклонника Динки, которых она пока еще не научилась различать, притихли. Хотя, вполне может быть, она просто прикрикнула на них.
Когда Каролина вышла из своей каморки, Алекс уже ждал ее с цветами. Она спросила: «Зачем?», но тут же уткнулась носом в пахучие не по-московски розы, противореча своим словам.
Она словно чувствовала, что Алекс предложит ей немного погулять, и гитару оставила в ресторане на попечении Артура.
Они пошли за речку, к обрывистому берегу, где при полной луне открывался изумительный вид на море и куда редко поднимались отдыхающие, обычно кучкующиеся возле нескольких ресторанов, баров и кафе.
–?Признаюсь, я не ожидал, – сказал Алекс, когда они постояли над обрывом и Каролина уже стала думать, что ему не понравилось настолько, что он даже не может заставить себя произнести несколько ни к чему не обязывающих пустых слов. – Я немного скептик по натуре. А тут мелодекламация... Но хорошо, ей- богу хорошо! Поздравляю!
Поздравление показалось ей немного прохладным и снисходительным, но все равно было приятно.
–?Однако вы понимаете, что это хождение по проволоке под куполом цирка без лонжи?
–?Почему? – насторожилась Каролина. Вот он, скрытый шип.
–?У вас своя публика... Она вас принимает и готова слушать, идти за вами. Но это ресторан. Достаточно зайти какому-нибудь быдлу, жаждущему культурно выпить и развлечься, и все может пойти наперекосяк.
–?Пока не заходили, – сухо заметила Каролина.
–?Вы сами сказали – пока.
–?Вы считаете, что Динка права, привезя мне скрипку?
–?Да.
–?Но ведь и под скрипку может появиться эдакое быдло, как вы изволили элегантно выразиться.
–?Со скрипкой вы всегда можете сбежать в какую-нибудь зажигательную венгерку. Кстати, почему вы отдаете ее в сейф Артуру? Я слушал вас в Москве, инструмент хороший, но не Страдивари же, чтобы так прятать.
–?Да, не Страдивари, но почти Страдивари.
–?Как это у вас получается, семейное, что ли? Пояс у дочери почти черный, скрипка у матери почти Страдивари, – с игривой улыбкой заметил Алекс.
–?Видите ли, – еле сдерживая себя, начала Лина, оскорбленная пренебрежительным отношением к своему любимому инструменту-кормильцу, – эта скрипка – великолепная подделка немецкого мастера ХIХ века. На деке есть наклейка, где написано, что сделана она Страдивари. Однако специалисты знают, чья это на самом деле работа. Точно так же они признают великолепное качество подделки и отличный звук, в чем у вас была возможность убедиться. Вам, как коллекционеру, должно быть известно, что хорошая подделка порой стоит не намного меньше подлинника.
–?Что, Артур уже доложил о моем хобби?
–?Угу...
–?Вот же язык на шарнирах.
–?А это секрет? – удивилась Каролина.
–?Конечно нет, просто я коллекционер из другой епархии.
Они умолкли.
Море лениво шуршало волнами далеко внизу, лунная дорожка играла и искрилась, доносилась ритмичная музыка из дискотеки.
Алекс стоял совсем рядом, в полушаге, но не проявлял ни малейшего поползновения взять ее за руку.
–?Пора возвращаться, – сказала она.
–?Еще рано...
–?Не хочу Динку будить.
–?Вы думаете, она уже дома?
–?Она ушла сразу же, как я закончила.
–?Не заметил.
–?И признаюсь, мне захотелось есть. – Вот так, и никакой романтики, подумала она и продолжала: – Сразу после выступления ни о какой еде и думать не могла, а сейчас поняла, что поступила неосмотрительно. Дома ни кусочка хлеба, ничего...
