отождествляет точку зрения автора с речами и поступками персонажей. Она так и пишет: 'Терц неотделим от той мерзости, в какой пребывают его персонажи'. Тот же прием использует Д. Еремин в отношении Аржака: 'Автор устами своего 'героя' обращается к читателю с таким призывом...' Кроме того, З. Кедрина для подкрепления своей точки зрения приводит высказывания эмигрантского литератора Б. Филиппова - свидетеля несомненно тенденциозного. Ведь нам известно, что даже 'Продолжение легенды' А. Кузнецова было издано во Франции с предисловием, напоминающим филипповское.
Всем еще памятны те времена, когда люди подвергались репрессиям за 'переверзевщину' или 'вейсманизм-морганизм', когда те или иные взгляды, высказанные в литературных, научных, философских сочинениях, безоговорочно квалифицировались как антисоветские политические маски, которые следует сорвать. И в интересах советской законности и советской общественности проявить особенное, быть может, даже подчеркнутое внимание к тому, чтобы всякая возможность подобных прецедентов была исключена из нашей жизни навсегда.
Я не знакома с литераторами, находящимися под следствием, не читала их сочинений (за исключением публиковавшихся в советской печати статей А.Синявского) и, разумеется, не берусь судить о характере и степени их вины. Но я не могу не выразить решительного несогласия с безответственными и бестактными попытками вмешаться в нормальный ход судебного процесса и психологически дезориентировать тех, кому доверено его вести.
1 февраля 1966 г С уважением
И. Роднянская, член Союза писателей СССР
Вадим Меникер, экономист
ИЗ ПИСЬМА В МОСКОВСКИЙ ГОРОДСКОЙ СУД
Копии: ЦК КПСС Верховный суд РСФСР Редакция газеты 'Известия'
Из статей, опубликованных в советской и иностранной печати, мне стало известно об аресте литераторов А. Синявского и Ю. Даниэля по обвинению в антисоветской пропаганде.
Поскольку, как мне представляется, на процессе по делу Синявского и Даниэля документами, имеющими силу доказательств их вины (ст. 88 и 83 УПК РСФСР), послужат литературные произведения, опубликованные за рубежом под псевдонимами 'Абрам Терц' и 'Николай Аржак', то, будучи знаком с этими произведениями, я считаю своим правом (ст. 70, часть вторая и третья) и обязанностью (ст. 73 УПК РСФСР) сообщить все, известное мне по данному делу.
Надеюсь, что, согласно ст. 70 часть третья и ст. 292 УПК РСФСР, суд огласит следующее мое показание или предоставит мне возможность огласить его лично.
Тщательное ознакомление с произведениями, изданными под псевдонимами 'Абрам Терц' и 'Николай Аржак', показывает следующее:
1) что эти произведения являются художественной литературой;
2) что политические мотивы, встречающиеся в этих произведениях, связаны с критикой явлений культа личности и его последствий, что соответствует линии КПСС и всего народа, проводимой с XX съезда партии;
3) что являющееся чистой гипотезой использование указанных произведений (полностью или частично) для антисоветской пропаганды (в виде, например, памфлетов, публицистических статей, радиопередач и т.п.) не может быть поставлено в вину авторам, если они не дали на это разрешения.
По первому вопросу я не могу считать себя более компетентным, чем средний читатель, но я позволю себе обратить внимание суда на то, что ни в официальном органе Союза писателей СССР 'Литературной газете' (22.1.1966), ни в статье профессионального литератора Дм. Еремина ('Известия', 12.1.1966) при всей резкости критики произведений А. Терца и Н. Аржака их не отлучают от художественной литературы. При этом даже литературовед З. Кедрина, 'с трудом пробравшись через, казалось бы, непроходимые пустыни риторики', весьма невысоко оценивает 'пропагандистский заряд' этих произведений и с понятной осторожностью отрешается от определения виновности авторов.
Это понятно, если прочитать их произведения глазами людей, желающих истинной славы и процветания нашей страны.
Действие произведений Терца и Аржака происходит в годы, когда во главе партии и правительства стоял Сталин, во главе органов госбезопасности Берия. Хронологически действие этих произведений приходится также на годы, когда в нашей стране имели место проявления волюнтаризма и субъективизма в области политики, экономики и культуры.
Насколько мне известно, не существует партийных документов, в которых указывалось бы, что явления культа личности перестали встречаться со смертью Сталина и устранением Берии. Наоборот, само заглавие остающегося в силе постановления ЦК КПСС от 30 июня 1956 г. 'О преодолении культа личности и его последствий', материалы октябрьского (1964 г.) Пленума ЦК и Пленумов ЦК КПСС 1965 г. свидетельствуют о другом. Вряд ли найдется суд, который заподозрит в антисоветской пропаганде тов. Пальмиро Тольятти, который писал, что в СССР 'слишком медленно ликвидируются пережитки культа личности' ('Правда' от 18 августа 1964 г.).
Против каких явлений культа личности выступали Терц и Аржак? На этот вопрос трудно ответить кратко. Ни один из советских писателей, включая Солженицына, и даже публицистов, включая Эренбурга, не создал такой галереи ярких художественных образов конкретных носителей тех явлений, которые были характерны для культа личности; но ни в одном случае черты культа личности не приписываются всей советской действительности, всему советскому обществу. В каждом случае имеется конкретный носитель этих черт, с убедительной, на мой взгляд, художественной силой осуждаемый Терцем и Аржаком. Это политический демагог Леня Тихомиров ('Любимов' Терца), циник и иезуит Глобов (''Суд идет' Терца), который проповедует принцип 'цель оправдывает средства' (как видите, это не просто 'советский человек', как уверяет З.Кедрина), аморальный в общественных вопросах и в быту Володя Залесский ('Человек из МИНАПа' Аржака), проводник волюнтаризма в политике полковник Тарасов ('Гололедица' Терца), осведомители и доносчики, кормящиеся вокруг этих людей, трусливые и циничные интеллигенты (адвокат Карпинский, преподаватель истории в 'Суд идет' Терца).
Но, как известно, 'культ личности не мог изменить и не изменил природы нашего общественного строя' ('КПСС в резолюциях'. С. 231). В полном соответствии с этим Терц и Аржак показывают лучших представителей советского народа - борцов против культа личности и его проявлений. Это честный юноша Сережа Глобов, возмущенный нарушениями ленинской сельскохозяйственной практики, недоумевающий по поводу теории антинародности восстания Шамиля, его тетка - старая большевичка (''Суд идет' Терца), Анатолий Карцев ('Говорит Москва' Аржака) - человек, прошедший всю войну и выступающий против бессмысленных убийств. Тех людей, которых он желал бы уничтожить, он ненавидит не за то, что это 'люди, представляющие социалистический строй и осуществляющие государственную политику', а за то, что эти люди сделали со страной.
Этот мотив - ненависть к культу личности во имя подлинных революционных идеалов, цинично эксплуатируемых носителями культа личности, полностью опровергает доказательства вины А. Синявского и Ю. Даниэля. <...>
Разумеется, для антисоветской пропаганды можно использовать все, включая многочисленные материалы, публикуемые в советской печати. Здесь можно вновь сослаться на партийные документы, опубликованные со времен XX съезда. Лучше всего об этом сказано в уже упоминавшемся постановлении ЦК от 30.6.56 г.
'Коммунистическая партия Советского Союза, воспитанная на революционных традициях марксизма- ленинизма, сказала всю правду, как бы ни была она горька. Партия пошла на этот шаг, руководствуясь принципиальными соображениями. Она исходила из того, что если выступление против культа личности Сталина и вызовет некоторые временные трудности, то в перспективе, с точки зрения коренных интересов рабочего класса, это даст огромный положительный результат' ('КПСС в резолюциях', изд. 7-е, т. 4, с. 224225).
В соответствии с этим конкретным указанием партии действия А.Синявского и Ю.Даниэля могут быть квалифицированы по ст. 14 УК РСФСР и, следовательно, не могут признаваться преступлениями, ибо ущерб, причиненный культом личности и его последствиями, значительно превышает ущерб, якобы нанесенный публикацией произведений этих авторов за рубежом. <...>
В заключение я хотел бы обратить внимание суда на нарушение правопорядка в связи с публикацией в 'Известиях' от 12 января 1966 года статьи 'Перевертыши'. Дело не только в том, что сама статья может быть квалифицирована по статье 181 УК РСФСР как 'искусственное создание доказательств обвинения', т.е.
