глаголы стоят в прошедшем времени: 'мы убивали' не 'убиваем', а 'убивали'. И в моих произведениях, кроме рассказа 'Руки', о 50-х годах, о времени, когда была реальная угроза реставрации культа личности. Я говорил об этом все время, это видно из моих произведений - не слышат.
И, наконец, еще один прием - подмена адреса критики: несогласие с отдельными явлениями выдается за несогласие со всем строем, с системой.
Вот, вкратце, методы и приемы 'доказательства' нашей вины. Может быть, они не были бы такими для нас страшными, если бы нас слушали. Но правильно сказал Синявский - откуда мы взялись, вурдалаки, кровопийцы, не с неба же упали? И тут обвинение переходит к рассказу о том, какие мы подонки. Пускаются в ход страшные приемы: обвинитель Васильев говорит, что за тридцать сребреников, пеленки, нейлоновые рубашки мы продались, что я бросил честный учительский труд и ходил с протянутой рукой по редакциям, вымаливая переводы. Я мог бы просить жену, и она принесла бы ворох писем от поэтов, которые просят меня переводить их стихи. Не на легкие переводческие хлеба я ушел от обеспеченного преподавательского заработка, а потому, что с детства мечтал о поэтической работе. Первый перевод я сделал, когда мне было двенадцать лет. Какие это легкие хлеба, любой переводчик знает. Я оставил обеспеченную жизнь, обменял ее на необеспеченную. Я относился к этому как к делу своей жизни, никогда не халтурил. Среди моих переводов были, может быть, и плохие, и посредственные, но это от неумения, а не от небрежности.
Странно, что в этой области, где юрист должен быть безупречным, государственный обвинитель не признает фактов. Сначала я думал, что он оговорился, когда сказал, что мы сознавали характер своих произведений: в 1962 году была радиопередача *, а после этого послали за границу 'Говорит Москва', 'Любимов'. Позвольте, а что передавали? Ведь как раз 'Говорит Москва' и передавали по радио - что же, я во второй раз послал эту повесть, что ли? Я подумал, 'что это оговорка. Но дальше снова то же: ссылаясь на статью Рюрикова **, государственный обвинитель говорит - они были предупреждены, они знали оценку и послали 'Любимов' и 'Человек из МИНАПа'. Когда опубликована статья Рюрикова? В 1962 году. Когда отправлены рукописи? В 1961 году. Оговорки? Нет. Это государственный обвинитель добавляет штришок к моей личности, злобной, антисоветской.
* Имеется в виду передача повести 'Говорит Москва' одной из западных радиостанций.
** О статье Б. Рюрикова см. с. 38.
Любое наше высказывание, самое невинное, такое, какое смог бы произнести любой из сидящих здесь, перетолковывается: 'В 'Говорит Москва' речь идет о передовице в 'Известиях'' - 'А-а, вы издеваетесь над газетой 'Известия'. - 'Не над газетой, а над газетным штампом, над суконным языком'. - Мне злорадно говорят: 'Наконец-то вы заговорили своим голосом!' Неужели сказать о газетных штампах, о суконном газетном языке антисоветчина? Мне это непонятно. Хотя нет, в общем-то все понятно...
Ничто здесь не принимается во внимание - ни отзывы литературоведов, ни показания свидетелей. Вот, говорят, Синявский антисемит; но ни у кого не возник вопрос, откуда тогда у него такие друзья: Даниэль - ну, хоть Даниэль сам антисемит, но моя жена Брухман, свидетель Голомшток или эта мило картавившая здесь вчера свидетельница, которая говорила: 'Анд'ей хо'оший человек...'*
* Л. И. Богораз-Брухман присутствовала на суде и вела записи. В значительной степени благодаря ей и М. В. Синявской-Розановой общественность узнала о ходе процесса. Пользуемся случаем выразить обеим, а также В. И. Лашковой и А. И. Гинзбургу признательность за помощь в работе над настоящим изданием.
Проще всего - не слышать.
Все, что я сказал, не значит, будто я считаю себя и Синявского святыми и безгрешными ангелами и что нас надо сразу после суда освободить из-под стражи и отправить домой на такси за счет суда. Мы виноваты - не в том, что мы написали, а в том, что отправили за границу свои произведения. В наших книгах много политических бестактностей, перехлестов, оскорблений. Но 12 лет жизни Синявского и 8 лет жизни Даниэля - не слишком ли это дорогая цена за легкомыслие, за непредусмотрительность, за просчет?
Как мы оба говорили на предварительном следствии и здесь, мы глубоко сожалеем, что наши произведения использовали во вред реакционные силы, что тем самым мы причинили зло, нанесли ущерб нашей стране. Мы этого не хотели. У нас не было злого умысла, и я прошу суд это учесть.
Я хочу попросить прощения у всех близких и друзей, которым мы причинили горе.
Я хочу еще сказать, что никакие уголовные статьи, никакие обвинения не помешают нам - Синявскому и мне - чувствовать себя людьми, любящими свою страну и свой народ.
Это все.
Я готов выслушать приговор.
Б. Крымов
УДЕЛ КЛЕВЕТНИКОВ
Литературная газета. 1966. 15 февр.
- Каждый, кто входит в Центральный Дом литераторов, видит на мраморной плите имена наших товарищей, погибших в боях за свободу и независимость Родины. Я обвиняю Синявского и Даниэля от имени живых и от имени павших. Преступление должно быть наказано!
Этими словами заключил свою речь общественный обвинитель писатель Аркадий Васильев. И все присутствующие в зале судебного заседания ответили горячими аплодисментами на его страстное и негодующее выступление.
Но еще до того, как председательствующий предоставил слово А.Васильеву, перед судом прошли многие свидетели. Они подтвердили: да, все предъявленные суду книжки написаны Синявским и Даниэлем. Да, они видели и читали в свое время эти сочинения в рукописи или отпечатанными за рубежом. Да, некоторые из свидетелей предупреждали Синявского и Даниэля о том, что эти рукописи являются антисоветскими.
По окончании судебного следствия суд перешел к прениям сторон. Аркадий Васильев выступил по поручению Союза писателей СССР, Союза писателей РСФСР и его Московского отделения. Он напоминает, что в первом томе 'Истории русской советской литературы' опубликована статья подсудимого Синявского 'А.М.Горький'. Сравнивая с Климом Самгиным Сашку Епанчина, Мечика, Кавалерова, Синявский тогда писал: 'Как и Самгин, его литературные 'спутники' хотят играть центральную роль в жизни и требуют особого внимания к своей личности. В то же время на них лежит печать деградации, духовного и нравственного вырождения. Им свойственно противоречие между словом и делом, и в действительности они являются не тем, чем хотят казаться. Многие из них мечтают о 'третьем пути', среднем между революцией и контрреволюцией, но по логике событий оказываются в стане, враждебном народу и социализму'.
Как все это подходит к самому Синявскому и его 'коллеге' Даниэлю!
Западные адвокаты называют подсудимых 'передовыми представителями' советской интеллигенции. Советская интеллигенция, говорит А.Васильев, с гневом отвергает это утверждение. Советская интеллигенция - это люди, покоряющие космос. Советская интеллигенция - это врачи, спасающие миллионы больных. Советская интеллигенция - это те, кто создает произведения, достойные нашей эпохи. И к этой интеллигенции Синявский и Даниэль не имеют никакого отношения. <...>
В конце своей взволнованной речи общественный обвинитель сказал:
- В статье о Горьком, которую я упомянул вначале, Синявский пишет о том, что напрасно, дескать, литературные спутники Самгина, скрываясь за образцово-показательной внешностью, пытаются 'теоретически' обосновать предательство, двуличие, притворство и всякого рода подлые мысли. Все равно те, кто поднимает руку на народ, будут разоблачены как псевдогерои, как явление, отжившее и обреченное революцией на уничтожение. От имени всех советских писателей я обвиняю Синявского ('Абрама Терца') и Даниэля ('Николая Аржака') в тягчайшем преступлении и прошу суд о суровом наказании.
Вслед за А. Васильевым выступает общественный обвинитель - критик и литературовед Зоя Кедрина. Она подчеркивает, что А. Синявский и Ю. Даниэль отрицают не просто социалистический реализм - они отрицают жизненную основу нашей литературы - социализм и коммунизм.
Активное неприятие советской действительности привело подсудимых и к активному неприятию советской литературы. И совершенно не случайно, что одна из антисоветских статей Синявского посвящена 'разгрому' социалистического реализма. В связи с этим общественный обвинитель вспоминает статью Б. Рюрикова 'Социалистический реализм и его 'ниспровергатели', опубликованную еще в начале 1962 года в журнале 'Иностранная литература'. Автор этой статьи говорит об антисоветской сущности произведений, появившихся за границей за подписью 'Абрам Терц'. Б. Рюриков полагал, что Терц - это псевдоним какого-то белоэмигранта. Он, естественно, не знал, что Абрам Терц здесь, под боком, в Москве!
- По поручению писательской организации нашей страны, - говорит З. Кедрина, - и, поддерживая требование о наказании Синявского и Даниэля за их уголовные деяния, я стремлюсь защитить нашу землю и нашу литературу от грязных посягательств прислужников антисоветской пропаганды.
