– Мужчины могут восхищаться танцовщицей, мистер Фахед, но немногие захотят жениться на ней.
– Глупая слабость ревнивцев, саида! Клянусь Пророком, да сопутствует ему Божья милость, я не таков! Когда я владею чем-то прекрасным, я счастлив показать это миру!
Амира, улыбаясь, подвинула к себе кофейник, мысленно отметив еще два достоинства мистера Фахеда: он не ревнив и он позволит Камилии продолжать карьеру танцовщицы.
Он поднял глаза на фотографию Камилии и добавил:
– Конечно, такая красавица с безупречной репутацией, вдова героя, достойна самого высокого выкупа за невесту.
Амира налила кофе в прозрачные китайские чашечки и подумала: «И последнее – он хорошо заплатит».
Она задвинула под атласную подушечку кресла шкатулку с драгоценностями и сказала:
– Мистер Фахед, если вы желаете, я буду иметь удовольствие представить вас своей внучке…
Якуб смотрел в растерянное лицо Камилии.
– Разве вы не знали, что я христианин? Они все еще стояли в маленькой комнате.
– Я… думала, что вы еврей.
– Разве это имеет для вас значение? Она помедлила, потом ответила:
– Нет… конечно, нет. Я ведь пришла по делу.
– По делу?
Дрожащей рукой Камилия вынула из сумочки листки:
– Вот. Моя тетя хочет, чтобы вы это напечатали, если подойдет для вашей газеты.
Она не подняла на него взгляд и поэтому не увидела в его глазах разочарование.
– Я с удовольствием прочту.
Камилия передала ему листки и отвернулась, не в силах осознать факт, что Якуб Мансур – собрат ненавистников, пытавшихся убить дядю Хакима.
– Это прекрасно написано! – воскликнул он и начал читать вслух первый листок: – «Женщины не хотят ниспровергнуть святой закон Корана, мы хотим уничтожить несправедливость, которая творится вне рамок святого закона. За женщинами должно быть признано право требовать от мужа, чтобы он сообщал первой жене, что он решил взять вторую; чтобы жена в этом случае имела право потребовать развод; чтобы муж сообщал жене, что хочет развестись с ней, а не оформлял развод за ее спиной, как это обычно делается. Мы требуем положить конец жестокому обычаю обрезания девочек». Якуб прервал чтение и посмотрел на Камилию:
– Все, чего требует ваша тетя, справедливо, но многие считают, что феминизм в Египте внедряется западным империализмом с целью дестабилизировать арабское общество и разрушить наши национальные ценности.
– И вы так считаете?
– Если бы я так думал, я не опубликовал бы ваше эссе. А вы знаете, что ноябрьский выпуск газеты, где оно было напечатано, весь разошелся и читатели потребовали дополнительного тиража? Были письма не только от женщин, но и от мужчин, одобряющих ваши идеи.
Она молчала; он подошел к ней и спросил:
– Узнав, что я копт, вы изменили отношение ко мне? Разве мы не все арабы – мусульмане и копты?
– Простите меня, – с трудом выговорила Камилия, не поднимая глаз. – Христиане напали на моего дядю. Они его хотели повесить. Это было ужасно.
– Плохие люди есть в любой религиозной общине. Неужели вы считаете всех нас убийцами, мисс Рашид? Христианство – религия добра, она призывает к миру.
– Мне надо идти, – сказала она и шагнула в первую комнату. – Простите меня, я…
По аллее пробежали два парня в белых галабеях, вопя «Долой христиан!» и бросая камни в окна. Из разбитого окна посыпались осколки стекла.
Якуб ринулся к Камилии и, толкнув ее в угол комнаты, закрыл своим телом. Когда шаги убегающих ног смолкли вдали, Камилия вздрогнула и заплакала. Якуб прижал ее к себе, она услышала стук его сердца. Он нагнулся и поцеловал ее, и она ответила ему поцелуем.
В следующий же миг она отпрянула:
– Зейнаб! Моя дочь в машине на улице!
Радван, услышавший из машины ее крик, вбежал в комнату, держав руку в кармане, где, она знала, был револьвер.
– Все в порядке! – крикнула она. – Я… Я испугалась…
Огромный сириец с недоверием смотрел на Якуба Мансура. У Камилии упало сердце – что, если бы Радван увидел, как Якуб поцеловал ее… Он бы его застрелил…
– Все в порядке, Радван, – повторила она. – Мистер Мансур – старый знакомый. Вернитесь к машине, я сейчас приду.
Когда охранник отошел, Камилия повернулась к Мансуру и сказала:
– Я должна уйти отсюда. И не ходите на мои концерты. Вы и я… нам не быть вместе. Это опасно… я должна думать о своей дочери. Аллах да хранит вас, Якуб Мансур, и ваш Бог тоже. Алла ма'аки.
