- Под «активной» вы подразумеваете «публичную»?
- Нет, я имею в виду и частные шаги. Вы можете нам пообещать, что, когда комитет начнет обсуждение законопроекта, вы не станете применять вашу знаменитую политику тихого выкручивания рук?
Фицрой Грант хмыкнул:
- Забавно, а я всегда думал, что этим славится Говард Брюстер. Вы сами сейчас чем занимаетесь, как не тихим выкручиванием рук?
- Я все #8209;таки хотел бы услышать ваш ответ.
- Хорошо, я вам дам ответ. Но сначала мне потребуется сделать маленькую преамбулу. Такое уж у меня обыкновение.
Саттертуэйт хотел взглянуть на часы, но потом спохватился и передумал. Он вспомнил о пустых креслах в офисе Управления национальной безопасности, которые через час заполнят два десятка лидеров конгресса. В их числе президент все еще надеялся увидеть Фицроя Гранта.
- Если сегодня вы оглянетесь по сторонам, - сказал Грант, - то увидите лишь руины, оставленные недавними вспышками насилия и зверствами. Я считаю, что это неизбежный результат нашей слабости, как нации. Либеральные принципы явно потерпели крах. Мы слишком долго позволяли головорезам из так называемых «новых левых» заниматься провокациями и террором. Мы просто стояли и смотрели, как они выкрикивали нам в лицо свои хвастливые угрозы. Наши благонамеренные законодатели предпочитали называть этот вызов обществу «разногласиями» и «несходством взглядов», а преступники тем временем убивали в засадах полицейских, организовывали саботаж и занимались подготовкой мятежа прямо у нас под носом. И теперь мне кажется…
- Фиц, вы распространяете на все общество вину немногих. Нет никаких доказательств, что мы имеем дело с чем #8209;то большим, чем кучка экстремистов. Их главари даже не американцы.
- Я уже достаточно этого наслушался.
- Вы этому не верите?
- Это совершенно не важно. Суть дела в том, что наше общество слишком терпимо, слишком слабо, слишком открыто для атак, аналогичных тем, какие мы видели в последние две недели.
- Но альтернативой этому может быть только та или иная разновидность фашизма. Этого хочет Холландер, и этого же хотят радикалы.
- Фашизм - странное слово, Билл. Когда #8209;то оно значило что #8209;то вполне определенное, но теперь это не так. Сегодня это просто эпитет, которым мы награждаем своих врагов. Если в нашей стране действительно существует риск фашистского переворота, то я вижу его скорей в попытке Брюстера изменить Конституцию, чем в дряхлом и слабоумном старике, вроде Уэнди Холландера. Холландер дурак, и все это знают; в этом залог нашей безопасности.
- Муссолини в последние годы правления тоже многие считали глупцом. Но это не помешало ему мертвой хваткой держать страну.
- Пока его не убили.
- Вы считаете, что мы должны убить Холландера?
- Нет. Но я уверен, что многие из нас об этом думали. В том числе и Говард Брюстер.
- Такая мысль действительно высказывалась.
- И почему, по #8209;вашему, он ее отверг?
- А почему вы ее отвергли?
- Потому что я не убийца. Правда, я и не рвусь провести второй срок в Белом доме.
- Это клеветничество, сенатор.
- Разумеется. Однако кое #8209;какая правда в этом тоже есть.
Грант приподнял голову. На фоне окна Саттертуэйт плохо видел черты его лица, но чувствовал, что блестящие глаза сенатора напряженно смотрят на него.
- Билл, я хочу спросить насчет той маленькой речи, которую я сейчас произнес, - по поводу излишней терпимости и слабости. Вам уже приходилось слышать что #8209;нибудь подобное?
- Конечно. Многие высказывают похожие аргументы. Я и сам наполовину им верю.
- А Говард Брюстер не говорил таких вещей?
- Случалось.
- Я имею в виду - в последние два #8209;три дня?
- Нет.
- Тогда у меня есть для вас новости, сынок. Я повторил почти в точности то, что он сказал мне вчера в этом кабинете.
- Меня это не удивляет, - заметил Саттертуэйт тоном, в котором слышалось желание оправдать президента.
- Вы хотите сказать, что от Брюстера этого следовало ожидать? Естественно, он должен был выставить себя консерватором и постараться мне понравиться, чтобы получить мою поддержку. Так вы подумали?
- Я подумал, что в разговоре с вами он мог подчеркнуть жесткость своей позиции в некоторых вопросах, - уклончиво ответил Саттертуэйт. - В конце концов, ему вовсе не хотелось, чтобы вы решили, будто он собирается миндальничать с радикалами.
- Потому что это могло бы подтолкнуть меня в лагерь Холландера, не так ли?
- Вот именно. Послушайте, мы взрослые люди. Разве раньше никто не пытался обработать вас таким способом?
- Случалось. Однако, если хорошенько задуматься, здесь есть одна странная вещь.
- Какая?
- Подумайте сами, Билл. Если он собирается придерживаться столь же твердой линии, что и Холландер, тогда зачем вообще нужно заменять Холландера? - Сенатор внезапно подался вперед. - Не потому ли, что он хочет сам, лично расправиться с радикалами? Не говоря уже о его амбициях, желании остаться в кабинете еще на четыре года?
- Вы только что сказали, что он ваш давний друг. В ваших словах я не слышу ничего дружеского.
- Я настроен сейчас не очень дружелюбно. Большую часть ночи я провел, думая о нашем вчерашнем разговоре. Меня поразили кое #8209;какие вещи. Когда знаешь человека тридцать лет, невольно начинаешь замечать в нем некоторые признаки, по которым можешь угадать, когда он пытается от тебя что #8209;то скрыть, или ведет с тобой двойную игру, или старается тебя умаслить. Это каждому по плечу. Если бы вы в течение тридцати лет играли в покер с одними и теми же людьми, то могли бы догадаться, почему один из них вдруг начал щипать мочку своего уха.
- Пока я не очень понимаю вашу мысль.
- Билл, вчера он мне не лгал. Я бы это заметил. Наверно, я один из немногих людей, который способен это заметить: как #8209;никак, я помню его с тех времен, когда он еще не знал, на каком месте сидит тот или иной сенатор. И я вам говорю, что меры, которые этот человек намерен осуществить в стране, практически ничем не отличаются от тех, что предлагает Холландер. Холландер глуп во всем, что он делает; Говарда Брюстера могут не любить, но в его уме никто не сомневается. Чтобы получить поддержку конгресса, он пытается убаюкать его сладкими речами и ради этого играет роль благоразумного и сдержанного человека. То же самое было на выборах в шестьдесят четвертом между Голдуотером и Джонсоном: тогда Джонсон всю кампанию говорил о мире, а как только победил, стал вытворять как раз те вещи, на которых Голдуотер имел глупость основать свою предвыборную платформу. - На минуту воцарилось молчание. Грант смотрел на Саттертуэйта немигающим взглядом. - Он сказал мне правду, но хотел, чтобы я принял это за ложь. Он пытался представить свою речь, как обычную практику взаимного улещивания и закулисных сделок. Но я понял, что он говорит мне правду.
- Почему он хотел, чтобы вы подумали, что он лжет?
- Потому что, если бы действительно не существовало никакой разницы между ним и Уэнди, тогда мне незачем было бы его поддерживать.
- И вы серьезно думаете, что между ними нет никакой разницы?
- Говард Брюстер при его уме и средствах может превратиться в опасного политического демагога. А Холландер - нет. Это чертовски большая разница, Билл. И поэтому я не выполню вашу просьбу - вернее, его просьбу. - Грант встал. - Я буду бороться с ним как публично, так и в частном порядке. Всеми возможными
