авеню».
Господин с белой бородой, подстриженной клином, сдал карты. У правого канделябра топорщилась груда кредиток. «Что это за игра? Надо посмотреть, как они будут ходить. Пойдём с девятки». На руках остались десятка и король пик. «С чего ходить? Есть ли у меня вообще деньги? Пойду с десятки».
Господин с седой бородой собрал карты и подвинул кипу кредиток. «Неужели это я всё выиграл?»
Седой господин сдал карты. «С чего мне ходить сейчас? С дамы бубен или с семёрки? Пойду с дамы… Оказывается, опять выиграл. И это всё моё?» Груда кредиток заняла четверть стола. «Теперь, пока не поздно, надо уйти».
– Вы меня извините, господа…
Он быстро стал запихивать кредитки в карманы пиджака. Невозможно уместить. Кредитки топорщатся и лезут из всех карманов. Он растерянно оглянулся. Матовый лакей в фиолетовом фраке протягивал ему небольшой чемодан.
– Разрешите?
Туго набитый кредитками чемодан не закрывался.
– Подождите, вот так, коленом.
– Прикажете отнести?
– Нет, спасибо, я сам.
Лакей сгибается в почтительном поклоне.
– Мисс Изабелл ждёт у себя в павильоне…
…Длинная анфилада комнат выводит на террасу, уступами сплывающую в парк. Стволы деревьев, серебряные, как берёзы, заканчиваются большими разноцветными зонтиками. По ту сторону палисадника – широкая, усыпанная гравием дорога на Кливеланд.
От белой виллы, такой белой, что почти голубой, отделяется чёрный крытый автомобиль, оставляя за собой тонкую тесьму бензина.
– Мисс Изабелл? Только что изволили уехать.
«Скорее добежать, пока не выехали на главное шоссе! Если б был револьвер, можно было бы продырявить шину…»
Выстрел.
«Что это? Ах да, это лопнула шина. Ещё максимум триста шагов. Ну, наконец! Как открывается эта дверца? Нажать вправо…»
Автомобиль был пуст. Нет, не пуст. В углу сидел длинный пожилой господин в чёрном сюртуке и цилиндре. Господин вынул часы.
– Вы опять опоздали на пять минут. Садитесь.
Автомобиль, покачиваясь, несётся вдоль шоссе. Справа и слева бегут дома, сталкиваясь на ходу буферами. Машина даёёт гудок и останавливается. Господин в цилиндре открывает дверцу и первым входит в небольшой оранжевый дом.
– Сюда. Внизу подождите.
Небольшой холл с широкой резной лестницей. У дверей, ведущих на улицу, два пёстрых, как попугаи, солдата с обнажёнными палашами. Арестован…
В комнате наверху, оклеенной зелёными обоями, куда ввели его два солдата, стоял большой игорный стол. За столом в шведских креслах с высокими деревянными спинками («…такие, как у Свенсонов в Орегоне…») сидели три господина. Посредине – длинный господин в сюртуке, надевший на голову вместо цилиндра высокий чёрный колпак. По бокам – два толстяка: один – рыжий, в очках, другой – с длинной шевелюрой и артистическим галстуком, похожий на учителя музыки. Длинный господин вытащил из кармана никелированную монету и подбросил её на руке.
– Орёл – виновен, решка – не виновен.
Оба толстяка склонили головы в знак одобрения. Учитель музыки подмигнул левым глазом. Длинный господин подбросил монету. Монета покатилась по столу. Рыжий прихлопнул её ладонью. Все трое наклонились над монетой.
– Орёл, – сказал учитель музыки и подмигнул левым глазом.
Цепкие ладони солдат затяжелели на плечах, как генеральские эполеты («…покупали ребятами с Джеком у кривого торговца игрушками, золотые с бахромой…»).
Длинный сырой коридор, откуда-то знакомый. Голая камера. Нары. Закрывают дверь.
– Хотите пастора?
«Пастора? Зачем? Ах, да, смертникам – всегда пастора. Пусть будет пастор».
В зарешёченное окно виден двор какого-то жилого дома с балконами. На балконах сушится бельё…
– Торопитесь, пастор ждёт.
Лицо пастора в полумраке блестит стёклышками очков. «Ведь это ж отец Дженни! Очевидно, меня не узнает. Тем лучше». Пастор вынимает из кармана требник.
– Сын мой, повторяй за мной слова господа нашего:
Пастор суёт в карман требник, наклоняется и шепчет на ухо:
