– Саид!
Уртабаев оглянулся. У входа на веранду стояла Синицына. Солнце слепило глаза; чтобы разглядеть её, Уртабаев должен был сощурить веки. Она стояла внизу в красном сарафане, открыв солнцу свои шоколадные плечи. Её чёрные волосы, стекающие на лоб из-под красного платка, отливали густой синевой. В руках у неё был букет не распустившейся ещё белой акации. Она держала букет цветами вниз, осторожно, чтобы не запачкать платье; казалось, что она держит ветку, обмоченную в молоке, застывшем на ней крупными каплями (если ветку встряхнуть, капли посыплются на песок).
– Саид, с кем это вы проходили по улице мимо парткома? Мужчины такие смешные, в чулках, один с трубкой.
– Это американские инженеры. Приехали к нам на работу.
– Интересные?
– Не знаю. Кажется толковые. Какая вы сегодня красивая!
– Только сегодня? Это не комплимент.
– Для меня всегда. Я вас люблю.
– Не надо объясняться в любви во всякое время дня, Саид. О любви женщине надо говорить вечером, не обязательно при луне, но обязательно в прохладе или по крайней мере в тени. Говорить о любви на жаре, когда человек потеет и еле дышит от зноя, нелепо и неуместно.
– Моя любовь густа, как тень цветущего урюка, в которой вы можете всегда укрыться.
– Любовь не может быть как тень. Любовь горяча, а не прохладна. Вы мне говорили вчера, что ваша любовь как солнце, в лучах которого я расцвету ещё пышнее. Может быть, я спутала, но во всяком случае что-то в этом роде. Завтра куплю блокнот и буду записывать ваши изречения.
– Если вы не любите солнца, не стойте на жаре. Зайдите ко мне в комнату, у меня прохладно.
– Не могу, тороплюсь. Ну, не делайте обиженного лица, досижу у вас минутку на веранде, но с одним условием: если расскажете что-нибудь интересное.
– Я вас люблю.
– Это я слышу каждый день. Это неинтересно и не ново.
– Я вас люблю сегодня больше, чем вчера. Для меня это всегда ново.
– Для меня нет. Скажите что-нибудь действительно интересное.
– Разведитесь со своим мужем…
– Это я тоже слыхала. Могу сказать дальше наизусть: будьте моей женой; оставайтесь навсегда в Таджикистане; судьбы мира будут решаться на Востоке; Таджикистан – это окно в Индию; будем сидеть вместе у этого окошка…
– Это уже не я говорю, это вы.
– Насчёт окошка? Да, правда, вы не признаёте уменьшенных масштабов. У вас всё увеличено. Не окошко, а обязательно ворота. Знаете, по-русски есть пословица: уставился как баран на новые ворота. Меня это занятие не устраивает. Я никогда не смотрю на чужие ворота, а просто отворяю их и вхожу.
– Почему же чужие? Разве Индия – чужие ворота? В Индии живёт миллион таджиков…
– Знаю, знаю, а в Афганистане четыре.
– Разве вы не верите, что мы скоро войдём в эти ворота?
– Долго ждать. Входите уж как-нибудь без меня. Пришлите телеграмму из Бомбея, – обязательно приеду посмотреть. Когда-то «Ким» не давал мне спать по ночам. Не наш КИМ, а киплинговский. Вы ведь неграмотный, кроме восточных поэтов и политической литературы, ничего не читаете. Почитайте Киплинга, он об Индии рассказывает куда лучше вас. А ведь он там жил и родился, а вам только хотелось бы туда попасть. У вас это должно получаться красивее. Желание красивее реальности.
– Вы всегда шутите.
– А разве нельзя?
– С любовью нельзя. Вас никто ещё не любил по-настоящему.
– Как же, как же! Ведь русские вообще не умеют любить, только таджики. И это слыхала. Поэтому таджики покупали возлюбленную, как кота в мешке, и от большой любви не давали ей всю жизнь вылезать из мешка. Главное – дёшево и верно.
– Мы – отсталая страна, и издеваться над нами нехорошо.
– Обиделся! Нельзя пошутить даже? Ну, не буду. Перестаньте дуться. Хотите, я расскажу вам новость? Организуем спортплощадку, договорились уже с Ерёминым. Будет у нас теннисный корт. Выучу вас играть в теннис. Большая, просторная площадка. Не радуетесь?…
– Если тебе тесны туфли, что толку в мирском просторе?
– Туфли – это, по-видимому, я?
– Это старинная таджикская пословица.
– Плохая пословица. Если тебе тесны туфли, купи себе другие.
– А если других не хочешь или не можешь купить?
– Тогда терпи и не жалуйся.
– Неужели вы меня совсем, совсем не любите? Иногда вы бываете такая ласковая, а сегодня вы опять говорите со мной, как с чужим.
