– Я бы поверил всему, что бы ты ни сказал об этой женщине, – со вздохом заметил Рене.
– Мадемуазель, судя по всему, уверена, что я тоже негодяй. Какую же сказку вы про меня сочинили, месье?
Тут Рене вспомнил, что наговорил Элине про Луи, и это раздосадовало его.
– Мадемуазель, – сообщил он, – долго находилась в плену ошибочных представлений, что ты на ее стороне, и она может полностью тебе доверять. Я счел необходимым вывести ее из этого нелепого заблуждения, прежде чем она постарается вызвать твое сочувствие в надежде, что ты ей поможешь бежать.
– Но, месье, – прикинувшись разгневанным, запротестовал Луи, – не стали же вы порочить мое доброе имя? Что именно вы сказали мадемуазель, чтобы «вывести» ее из этого «нелепого заблуждения»?
Рене раздраженно пожал плечами:
– Я сказал, что ты… э-э… лихой повеса и… находишь ее весьма привлекательной. Видимо, это и испугало ее.
Луи выпрямился с видом оскорбленного достоинства.
– Значит, вы все-таки опорочили мое доброе имя, – с обидой произнес он, хотя в глазах его продолжали плясать огоньки.
– Черт побери, Луи, в этом же есть доля истины. Для мужчины в пятьдесят пять ты еще достаточно привлекателен.
– Так вы сомневались во мне? Думали, я мог подвести своего старого друга и хозяина?
– Нет! – отрезал Рене. – Твоя верность вне всяких сомнений. Но у тебя доброе сердце. Я не могу позволить, чтобы эта девочка затерялась в Новом Орлеане, распространяя свою ложь, из-за того лишь, что ты посчитаешь нужным следить за ней менее тщательно, чем должен. Сейчас, когда я обучаю ее верховой езде, особенно важно, чтобы ты следил за каждым ее шагом.
Веселые огоньки исчезли из глаз Луи, и он с ужасом взглянул на Рене.
– Учите ее ездить верхом? Но, месье, она боится лошадей, вы сами это сказали. Вам не следует заставлять ее ездить верхом.
Рене сжал зубы.
– Она просит, чтобы я ее учил. Хочет преодолеть страх, чтобы однажды ускакать глубокой ночью.
– Вы это знаете и все же учите ее? Почему?
Рене помолчал. В самом деле, почему он собирался дать ей еще одно средство убежать от него, чтобы она смогла добраться до Нового Орлеана и распространять там свои сказки?
Одна из причин заключалась в том, что он тяготился необходимостью держать ее в заточении.
Но была и еще одна, самая важная причина обучать ее верховой езде.
– Я не могу видеть ее испуганной, – сказал он. И это была чистая правда.
– Но это не помешало вам заставить ее бояться меня, – тихо сказал Луи. – Может, вы ревнуете ее ко мне? Или же опасаетесь, что я помогу ей убежать?
– Нет! – процедил Рене сквозь зубы. – Я просто не хотел, чтобы она обращалась к тебе за моей спиной.
– Должен признать, что у мадемуазель есть свой особый подход. Ей трудно отказать в любой ее просьбе.
– Но ты откажешь, не так ли? – требовательно спросил Рене.
Луи пожал плечами:
– Все зависит от самой просьбы.
– Она околдовала и тебя тоже, правда? – резко спросил Рене, несмотря на шутливый тон слуги.
Луи перестал улыбаться.
– Нет. Будь это так, я поверил бы во все дурное, что думаете о ней вы.
Рене тихо выругался.
– Ты и вправду думаешь, что она дочь Филиппа? И что я убил ее драгоценного любовника Уоллеса?
– Я думаю, вы ошибаетесь в ней, вот и все. О ее отношениях с месье Ванье и этим Уоллесом я ничего не знаю. Но готов голову дать на отсечение, что ей не знаком тот грязный образ жизни, который, по вашему мнению, она вела. И я знаю, что она действительно скорбит о своей матери и Уоллесе.
– Так она скорбит? – пробормотал Рене, и в его глазах промелькнула боль. – Тогда я, правда, ничего не понимаю.
Луи оставил его слова без ответа, и Рене снова посмотрел в сторону лестницы.
Пятью минутами позже Элина спустилась с лестницы в своем новом костюме для верховой езды. Она была так зла на Рене из-за платьев, что едва ли заметила, как странно смотрели на нее мужчины. Шелестя юбками, она резво преодолела последние несколько ступенек и с притворным безразличием обратилась к Рене:
– Ну что, идем? Я сгораю от нетерпения сломать шею на этой твоей лошадке.
Луи с тревогой взглянул ей в глаза.
