– Кто – вон тот пятиголовый с кустом бузины?
– Да. У него куст еще увешан селедками.
– Не знаю. Так, кто-то…
– А…
Оба они сидели на мостовой, и обоим было как-то не по себе. Дети огромного роста тяжело шлепали по мокрому песку, а дикие лошади громыхали копытами в небе, торопясь доставить свежие запасы усиленных поручней для ограды районов Неуверенности.
– Знаешь, – Артур нервно кашлянул, – если это Дувр – что-то с ним не так.
– Ты о том, что море неподвижно, а дома поднимаются и опускаются? – отозвался Форд. – Да, я тоже подумал, что это странно. Вообще, – продолжал он (в это время Дувр с оглушительнейшим треском разломился на шесть равных частей, и эти части заплясали вокруг друг друга, образуя самые распущенные и непристойные комбинации), – происходит что-то очень странное.
Взвыли волынки и задребезжали струны на ветру, мостовую усыпало горячими каштанами по десять пенсов штука, с неба посыпались кошмарные зубастые рыбы, и Артур и Форд бросились в укрытие.
Они пробились сквозь тяжелые завесы звука, горы древней мысли, долины душещипательной музыки, распродажи рваных ботинок и сломанных ракеток, и внезапно услышали голос. Судя по голосу, говорила молодая девушка.
Голос звучал вполне осмысленно, но сказал только: – Один к двум в степени сто тысяч. Снижается, – и все.
Форд поскользнулся на луче света, он обернулся, пытаясь найти источник голоса, но не увидел ничего, во что действительно смог бы поверить.
– Что это за голос? – крикнул Артур.
– Не знаю, – завопил в ответ Форд. – Не знаю! Похоже на измерение вероятности.
– Вероятности? В каком смысле?
– Вероятность. Ну знаешь, как один к двум, один к трем, четыре к пяти. А здесь один к к двум в стотысячной степени. Это крайне невероятно.
В небе без всякого предупреждения опрокинулась цистерна литров на миллион, и из нее хлынул заварной крем.
– Но что это значит? – кричал Артур.
– Что, крем?
– Нет, измерение невероятности!
– Не знаю. Ничего не знаю. Мы вроде бы на каком-то корабле.
– Я могу сказать одно, – заявил Артур, – это каюты не первого класса.
Тонкая пленка пространства-времени вспучилась и пошла пузырями. Огромными жуткими пузырями.
– Аа-уррppp-бхх, – сказал Артур, почувствовав, что его тело размягчается и изгибается во всяческих невероятных направлениях. – Дувр, кажется, тает… звезды крутятся… пыльная буря… и ноги мои плывут в закат… и левая рука покинула меня… – Ему в голову влетела жуткая мысль:
– Черт побери, – спросил он, – а как же я теперь подстрою свои электронные часы? – Он отчаянно пытался увидеть Форда.
– Форд, – сказал он, – ты превращаешься в пингвина. Прекрати.
Снова прозвучал голос.
– Один к двум в степени семьдесят пять тысяч. Снижается.
Форд яростно заметался в своей клетке.
– Эй, кто вы? – запищал он. – Где вы? Что происходит и можно ли это остановить?
– Пожалуйста, успокойтесь, – ответил голос, любезный, словно голос стюардессы на воздушном лайнере с одним оставшимся крылом и двумя моторами, один из которых уже догорает, – вы в полной безопасности.
– Не в этом дело! – безумствовал Форд. – Дело в том, что вместо меня в полной безопасности какой-то пингвин, а мой приятель вон там весьма быстро теряет конечности!
– Все в порядке, они ко мне вернулись, – вставил Артур.
– Один к двум в степени пятьдесят тысяч. Снижается, – сказал голос.
– Следует признать, – продолжал Артур, – что они несколько длиннее, чем я обычно ношу, но…
– Неужто вы не чувствуете, – Форд захлопал крыльями в бессильной ярости, – что должны нам хоть что-нибудь объяснить?
Голос откашлялся. Гигантский птифур скачками умчался к горизонту.
– Добро пожаловать, – сказал голос, – на Звездный Корабль «Золотое Сердце».
Голос продолжал.
– Просим не беспокоиться из-за того, что вы видите или слышите вокруг. Первоначальные побочные эффекты неизбежны, так как вы были спасены от верной смерти при уровне невероятности один к двум в степени двести шестьдесят семь тысяч, возможно, много выше. Сейчас мы продолжаем полет на уровне
