Тень на дне мира

закопать яму.

— Это бесполезно, — сказал фермер. Потом он поднял большой камень и бросил его в отверстие. Мы ждали и ждали; мы прислонили уши к земле и слушали. Всё, что мы смогли услышать был отдалённый гул эха, напоминающий жужжание целого роя невидимых насекомых. В конце мы накрыли опасную яму досками и сравняли с землёй ограду.

— Возможно, весной у нас появится шанс, — сказал кто-то, но старый фермер только усмехнулся,

— Вы имеете в виду, когда земля станет тёплой? Почему вы считаете, что эти листья падают не так как обычно?

Вскоре наши сны, до этого бывшие всего лишь тенями и мимолётными впечатлениям, разрослись до небывалых размеров. Это были даже не совсем сны, но видения времени года, вдохновившего их. Во сне нас охватывала возбуждённая жизнь земли, разлагающийся мир странных растений. Мы оказались внутри пышного тёмного пейзажа, где даже воздух, казалось, был красноватого оттенка, на всём была надета морщинистая маска разложения, трупные пятна на старой плоти. Гротескные выражения читались на коре и узорах увядших листьев; хрупкая кожа кукурузных стеблей и мёртвых семян растрескалась на множество искажённых улыбок. Причудливая маска, нарисованная красными красками, которые ядовито кровоточили, так пышно и сочно, что всё дрожало от собственной спелости. Несмотря на грубую осязаемость, за занавесом в самом сердце сновидений оставалось нечто призрачное. Оно двигалось в тени, будучи присутствием, пронизывающим мир плотных форм, но не принадлежащим к нему. Мы не могли угадать источник, откуда появлялось это ощущение, не принадлежащее ни одному из известных нам миров. Оно скорее приходило из той сферы, о которой нам повествовала осенняя ночь, когда лоскутные поля лежат под лунным светом и дикий дух проникает в души вещей, великое помрачение, возникающее из сырой бездны и плодородных теней, вопящая маска зла со впалыми глазами, появляющаяся в холодной пустоте пространства под бледным пристальным взглядом луны.

В надежде на успокоение мы смотрели на луну, когда проснулись в страхе, переполненные чувством, что иная жизнь, прорастает в нас, пытаясь обрести своё последнее воплощение в телах, которые мы всегда считали своими.

Мы почувствовали облегчение, когда после некоторых наблюдений, мы поняли, что сны не были болезнью одиноких личностей, но целой эпидемией для большинства людей. Нам больше не нужно было скрывать своё беспокойство при встречах на улицах под пышными тенями деревьев, которые не сбросили свою пёструю листву, это издевательское оперение странного времени года. Мы стали группой эксцентриков, которые не скрывали множество своих странных прихотей и подозрений, по крайней мере, при свете дня.

Особенно среди нас был известен старик, предвидевший наши проблемы за несколько недель. Он ходил по городу с точильным камнем, чем и зарабатывал себе на жизнь. Мистер Марбл часто говорил о том, что «можно было прочитать на листьях», как будто эти трепещущие лоскутки пышных цветов были страницами тайной книги, в которой он читал золотые и пурпурные иероглифы.

— Посмотрите на них, — настаивал он, — они источают такие цвета, но сейчас они образуют рисунки. Что-то внутри пытается выйти наружу. Они мертвы. Но что-то живёт в них. Эти рисунки, вы видите их?

Да, мы увидели их, хотя и позднее. Мы видели их не только в хроматических узорах этих безжизненных листьев. Они были везде: на стенах подвала, где иногда появлялся болезненный образ среди сырых и раздробленных камней, отвратительное изображение лица, проникающего в самые тёмные углы наших домов. Другие лица, уродливые маски показывались на панельных стенах или деревянных полах, появляясь на мгновение и потом исчезающих в сплетении теней, уходящих под землю. Они напоминали гравюры, запутанные и высохшие как корни растений под землёй. Некоторые картины были незнакомы нам… так как в них мы узнавали определённые очертания осеннего разложения, которое наполняло светом наши сновидения.

Как и старый провидец, точивший ножи, топоры и косы, то же мы научились читать великую книгу множества разноцветных листьев. Но он намного опередил нас в этом. Старик всегда держался от нас на расстоянии. Благодаря особенности своей речи. Он очень любил странные загадки. Детям он обычно говорил: «Выходит ночью. Может летать как воздушный змей». Другим же постарше: «Нет рук, но знает, как их использовать, нет лица, но знает, где его найти».

Тем не менее, он работал очень старательно, усердно обтачивая каждое лезвие, затем внимательно считая плату. Потом мы заметили, что он вдруг стал рассеян в работе: отрешённый взгляд, странное выражение лица. хотя в его глазах остался тот же блеск, как будто он горел от лихорадки. Мы поняли, что не сможем вынести его компании.

Всё это было связано с другими событиями, теми необычными знамениями, которые набирали силу вокруг нас. Исчезновение мистера Марбла совпало с другим феноменом. В сумерках листва начинала светиться, как будто вся была пропитана фосфором. С наступлением осени в этом реальности этого чуда мало кто сомневался. От разноцветных листьев исходило мягкое свечение на фоне тёмного неба, создавая несвоевременную ночную радугу, которая везде рассыпала свои призрачные краски и окрашивала ночь в бесчисленные тона: золотистый персиковый и тыквенный оранжевый, жёлтый медовый и янтарный винный, яблочный красный и сливовый фиолетовый. Светящиеся изнутри форм листьев, цвета отражались во тьме и на тротуарах улиц, на поле и наших лицах. Всё искрилось в фейерверке новой осени.

Той ночью мы выглядывали из окон. Неудивительно, что мы сразу узнали фигуру, бродящую во тьме. Он двигался как загипнотизированный, держа в руке нож с блестящим лезвием. Он стоял один под деревьями, потом мы увидели его во дворе, идущим вдоль высокого забора. Потом мы заметили его на перекрёстке, в центре города, но теперь он уже был не один.

Напротив стояли две фигуры, которых мы не знали: молодая женщина и мальчик. Мы привыкли к незнакомцам, гуляющим по улицам города. К тому же было ещё не так поздно. Но они не должны быть там, те двое. Не той ночью. Они стояли, прикованные к месту перед неведомым им существом, которое держало в руках нож, так же как женщина держала за руку ребёнка. Мы должны были бы действовать, но мы ничего не делали, хотя должны были им помочь. Правда же была в том, что мы этого не хотели — мы ждали, когда они замолчат. Таково было наше желание. Только тогда мы сможем быть уверены в том, что они ничего не расскажут из того, что знают. Мы боялись не того, что они узнают что-то о деревьях, так неестественно мерцающих в ночи, или таинственных звуках, напоминающих злой смех, или даже о поле фермера, где кучка земли прикрывала бездонную яму. Мы боялись того, что они могли бы узнать, что, конечно, они уже узнали о нас.

И мы потеряли всё надежду, когда увидели трепещущую руку, которая не в силах была поднять нож, измученное лицо, застывший взгляд, устремлённый на две ужасные жертвы — законное жертвоприношение! — убежали, мы никогда их больше не видели. После этого мы вернулись в свои дома, пахнущие разлагающимися тенями, и погрузились в бесконечный сон.

— На рассвете мы обнаружили, что нечто всё-таки произошло ночью. Воздух был тих, земля холодна. Деревья стояли обнажённые, увядшая листва покоилась на земле, как будто их отсроченная смерть настигла их. Старик фермер обнаружил тело мистера Марбла.

Труп лежал на поле, в куче грязи лицом на земле около остатков пугала. Когда мы перевернули тело, то заметили, что его глаза стали цвета пепельного осеннего утра. Его левая рука была отрезана ножом, который он сжимал в левой руке.

Кровь растеклась по земле и почернела., запёкшись на теле самоубийцы. Те из нас, кто поднимал это обмякшее, почти невесомое тело, погрузив пальцы в тёмную рану, обнаружили, что это совсем не было кровью. Мы знали, чем была на ощупь эта призрачная тьма, мы знали, что завладело стариком, и забрало его в свой жестокий мир. Его сны всегда простирались дальше наших. Поэтому мы похоронили его глубоко в бездонной могиле.