монах — жрать и пить хочет. Без этого никуда. А раз так и старик второй вход нам не показал, то запас у него где-то быть должен. Вот я на поиски и отправился.
— Все равно молодец, — и я еще раз хлебнул из кувшина. — А у стены чего терся?
— Да тут… — начал было Степан, но замялся.
— Говори…
— Да тут одна штуковина забавная… — он шагнул в сторону. Я пригляделся. На стене среди золотистых узоров выделялся зеленый камень. Он словно светился изнутри и был прикрыт лепестками узора, так что если глядеть на него издали, казался светящимся осьминогом. Странное украшение.
Я шагнул ближе, словно загипнотизированный, хотел было коснуться странного камня, но тут сверху через дыру высунулась голова одного из наших солдатиков.
— Эй? Вы где там? — в голосе слышались нотки страха, словно солдат решил, что мы бросили всех, найдя способ улизнуть из храма.
Но мы быстро успокоили наших товарищей по несчастью. Потом передали им кувшин и овощи. Блюдо не прошло через отверстие и пришлось перегружать его содержимое вручную. Так как отверстие располагалось довольно высоко, процесс затянулся. На всякий случай мы решили было запереть дверь в усыпальницу, но не тут-то было. Мало того, что открывалась она внутрь, так еще засов был сделан с другой стороны, словно жрец хотел запереть кого-то в самой усыпальнице. Это мне сразу не понравилось, но тогда я не стал задумываться, зачем все это сделано.
После того как все трофеи Степана передали наверх, я вернулся к странному камню. Вначале я попытался отогнуть кованые пластины, которые и придавали камню сходство с осьминогом, и вынуть его из оправы. Потом я попытался подцепить его кинжалом и вытащить из стены, но мне это не удалось.
Вместо этого я глубоко вдавил камень, и тут за спиной у меня что-то страшно заскрипело. Я обернулся. А дальше все было словно в страшной сказке…
Сейчас, пытаясь описать случившееся, я вновь задаю себе вопрос: а не пригрезилось ли мне все это? Быть может, это был сон или галлюцинация, вызванная солнечным ударом, — слишком долго я пролежал вчера на раскаленной крыше, вот солнце Гаоляна и расплавило мне мозги.
И все же…
Когда я надавил на камень, так надавил, что он ушел в стену на добрую пядь, крышка саркофага разошлась в длину на две половинки, и эти половинки со страшным скрежетом раздались в стороны. Я был слишком далеко, чтобы заглянуть в саркофаг и приметить, что там происходит, но инстинктивно взял кинжал наизготовку, готовясь отразить нападение невидимого противника. А вот Степан стоял к саркофагу много ближе моего.
Разглядев, что внутри, он вскрикнул, отступил на пару шагов и вскинул револьвер.
Новый неприятный звук, чавкающий, словно разрывали гниющую плоть, и покойник сел в гробу. Однако он не был похож на обычных людей. Был он точной копией твари, выбитой на крышке саркофага, — человек с осьминогом вместо головы.
Степан вскинул револьвер и надавил на курок Три выстрела в замкнутом помещении прозвучали оглушительно, но тварь словно и не замечала пуль, которые одна за другой впивались в нее. Я, должно быть, закричал, а может, только хотел кричать. Так или иначе, в первые мгновения я застыл, парализованный страхом. Мне бы прийти на помощь Степану, но я не мог. Мое тело попросту не слушалось.
Степан же схватил со стены кривую саблю и, шагнув к твари, рубанул сплеча. Ожившее чудовище перехватило клинок левой лапой и, сжав острое как бритва лезвие, стало выворачивать саблю из рук Степана. Тот, вцепившись в оружие из последних сил, закричал мне:
— Беги, Григорий, беги…
Я шагнул было в двери, но он разом остановил меня:
— Не туда. На крышу беги!
Я секунду помедлил, но видя, что тварь постепенно одолевает Степана и вот-вот обезоружит его, метнулся вперед к саркофагу, а потом прыгнул, зацепившись как можно выше за нашу импровизированную веревку. Она затрещала, но выдержала. Тварь, не выпуская из руки клинка Степана, повернулась в мою сторону. В какое-то мгновение ее голова оказалась в аршине от моей ноги. Рывок, и щупальца осьминога захлестнули мне ногу, потянули вниз. Я же со всей силы рванулся вверх. Только сил на то, чтобы вырваться из цепкого захвата чудовища, мне не хватило. На мгновение я повис на одной руке и рубанул кинжалом по бледному щупальцу. Хлынула зеленая кровь, и тварь взвыла.
Это был ужасный звук. Звук, подобного которому я никогда раньше не слышал и надеюсь, не услышу. В нем смешались воедино боль и ненависть к роду человеческому. И еще это был зов — зов твари, попавшей в смертельную ловушку.
Изо всех сил вцепившись в веревку, я устремился к спасительному отверстию. Мгновение, и меня ухватил за руки один из солдат. Рывком он втащил меня на крышу. Одновременно на нас посыпалась битая черепица — это открыли огонь япошки. Видимо, заметив шевеление на крыше, они попытались упредить любую нашу попытку выскользнуть из капкана.
Я же, сделав глубокий вдох, вырвал из рук солдата винтовку. Заглянул в дыру. Чудовище уже почти целиком вылезло из саркофага. Одной рукой оно по-прежнему сжимало обнаженный клинок, а другой впилось в плечо Степана, нависая над ним. Солдат же, проигрывая схватку, опустился на колено. Его лицо было перекошено от напряжения, и он из последних сил сопротивлялся ожившему монстру.
Не задумываясь, я вскинул винтовку и всадил обе пули в голову твари. Я видел, как пули вошли в мягкую плоть, разрывая ее на куски, и чудовище вздрогнуло всем телом, почувствовав силу удара. Но через мгновение раны затянулись. Человекоосьминог даже не повернулся, чтобы взглянуть в мою сторону, он продолжал сжимать плечо и саблю Степана.
Я сразу понял: пули эту тварь не берут. Сталью ее не остановить. Клинок Степана она сжимала голой рукой, и, похоже, боль от острого как бритва клинка ее не очень беспокоила. Тем не менее я же отрубил ей одно из щупалец. Я взглянул на свой кинжал. Несколько необычная форма рукояти… Я снял его со стены храма. А у Степана сабля обычная, армейская. Осененный неожиданной догадкой, я схватил один из присвоенных мною кинжалов и метнул его в спину твари. Бросок получился так себе. Тем не менее клинок в цель попал и, что удивительно, почти по самую рукоять вошел в тело чудовища, словно то было не из плоти и крови, а из желе.
В этот раз тварь взвыла, качнулась и, выпустив плечо Степана, попыталась свободной рукой дотянуться до клинка, засевшего у нее в спине чуть ниже лопаток.
— Возьми оружие со стены! — закричал я Степану, чуть приподнявшись, но вынужден был вновь залечь, так как вокруг засвистели японские пули. — Возьми клинок со стены… Попробуй… — продолжал кричать я, прижимаясь к кровле.
Наконец Степан понял, что я от него хочу.
Выпустив саблю, он отскочил к стене, сдернул с упоров нагинату и, примериваясь, взмахнул ею, очертив в воздухе смертоносный круг. Тварь отшатнулась, швырнув в сторону бесполезную саблю. Видимо, она понимала, какая опасность ей грозит.
А Степан приободрился. Размахивая клинком, он начал подступать к чудовищу, пытаясь заставить его вылезти из саркофага. Иначе он не смог бы добраться до веревки и подняться к нам, на крышу. Однако тварь и не думала сдаваться. Она злобно шипела, ее щупальца извивались. Наконец Степан изловчился и ударил нагинатой как пикой, целя прямо в грудь чудища. Клинок пробил ее насквозь и вышел из спины вместе с фонтаном зеленой жижи. Комната наполнилась отвратительным запахом гниющих водорослей. Тварь еще мгновение сидела в саркофаге, а потом рухнула в него и замерла.
— Кажется, всё?
— Угу! — угрюмо ответил Степан, вытирая пот со лба.
Я, поддавшись неожиданному порыву, вмиг соскользнул по веревке вниз, в самом конце изогнувшись, чтобы не наступить на поверженную тварь, поставил ноги на край саркофага, а потом спрыгнул на пол.
— Ну как ты?
Степан сидел на полу, растирая плечо, которое минуту назад сдавливал своей рукой человекоосьминог.
— Да вроде ничего, только вот малость помяли. Сейчас отдышусь…
