скота».
Я застыл как молнией пораженный. Протер глаза. Еще раз прочел. Потом подойдя ближе, прочитал более мелкие надписи. Да, теперь я понимал китайский. Но откуда… Неужели этот демон и в самом деле обучил меня языкам?
До сих пор никак не могу понять, так это или нет. Как только доберемся до ближайшего большого города, обязательно проверю.
И еще. Я в тот вечер искал Лисовского, спрашивал о нем вначале у тех, кто ехал с ним в одном вагоне, потом у всех знакомых, кто ехал в этом эшелоне. Никто не видел его. Лисовский пропал… и боюсь, в этом есть и доля моей вины.
Я прибыл в Пржевальск в приподнятом настроении.
Удивительно, но я действительно стал понимать речь и читать на всех языках. Хотя на самом деле мне удалось опробовать свои способности только на английском, немецком, французском, китайском, японском, а также на одном из наречий аборигенов Южной Сибири — до сих пор так и не понял, что это был за язык.
Кроме того, я получил месячное увольнение и рекомендательные письма к батюшке местной церкви Святой Троицы. Этот факт сам по себе тоже удивителен. Все дело в том, что, выправляя бумаги об отпуске, я обратился к командиру своей части полковнику Зимину Льву Аркадьевичу, и он, узнав, что я собираюсь отправиться в самое сердце афгульских пустынь, порекомендовал мне пообщаться с отцом Павлом.
— Кто, как не он, знает те мертвые края, — заявил Лев Аркадьевич. — Я и сам какое-то время служил в гарнизоне на краю пустыни, и знаю: отец Павел побывал в самых отдаленных уголках тех мест, был даже в Афганистане — обращал неверных в православие, так что он подскажет, к кому обратиться, и проводников даст.
Но вышло все совсем не так.
Отец Павел оказался огромным здоровяком с очень хитрым взглядом, который совсем не соответствовал его простодушному, открытому лику.
Прочитав рекомендательное письмо, он долго и внимательно разглядывал меня, потом тяжело вздохнул:
— Знаешь ли ты, сын мой, что многие приходят в эти края в поисках тайного знания… Но прежде чем решить, помогать им или нет, я должен знать, с какой целью отправляется сын Божий в адский предел этого мира, куда не обращен взгляд Господний.
— Там в письме все сказано, — промямлил я. — Этнографические изыскания для Санкт- Петербургского университета.
Отец Павел покачал головой.
— Негоже врать служителю Господа, сын мой. Я знаю, ныне молодежь растет безбожная, но в этих краях без веры нельзя. Здесь, на краю царства Антихристова, нужно иметь чистую душу и веру непреклонную, чтобы избежать соблазнов врага рода людского.
Я какое-то время молчал, а потом решился. В конце концов, святой отец обязан был хранить тайну согласно своему сану, поэтому я мог доверять ему. Пусть даже это и не исповедь, но святой отец должен держать слово…
— Не бойся, сын мой, побори сомнения и доверься мне, — видя мои колебания, продолжил отец Павел. — Иначе как я смогу помочь тебе и наставить на путь истинный?
И хотя я все еще сомневался в том, стоит ли мне полностью довериться священнику, похоже, выбора у меня не было:
— Во время боев в Маньчжурии мне в руки попала карта… карта, на которой отмечен старинный город, где, как я полагаю, сокрыт клад.
Священник кивнул, словно и ожидал услышать нечто подобное.
— И город этот Гоцлар Проклятый?
— Откуда вы знаете?
Отец Павел снисходительно улыбнулся.
— Сын мой, не первый год я живу в этих краях, много дорог истоптал, пытаясь обратить неверных на истинный путь веры православной… И не раз слышал я легенды о Гоцларе Проклятом. Не стоит тебе искать это место. Не знаю, есть ли там сокровища, но могу уверить, что если и есть на земле ворота в ад, то расположены они в этом проклятом Богом месте. Название Каракумы в переводе означает «Черные пески». Но Гоцлар сердце этих песков, средоточие непомерного Зла, которому Господь позволяет существовать на Земле лишь потому, что на его фоне видны все прелести Царства Божьего.
— И тем не менее, отец Павел, я бы хотел добраться до Гоцлара. Дело тут не в сокровищах, хотя они тоже вещь необходимая… В этом древнем городе хранятся знания…
— Знания дарит нам Бог, — перебил меня отец Павел, — а если они не освящены его дланью, то не знания это, а бесовщина… Однако, — отец Павел внимательно, испытующе посмотрел на меня, — давайте спустимся в подвал нашей церкви, там хранятся прелюбопытнейшие документы, познакомившись с которыми ты, сын мой, изменишь свое решение.
И, повернувшись, святой отец размеренно пересек церковный зал, направляясь к одному из темных альковов. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним. Нет, что бы там ни говорил отец Павел, я знал, что все равно отправлюсь на поиски древнего города, но мне было интересно, какие же доводы собирался привести он для того, чтобы отговорить меня.
В алькове он снял со стены две керосиновые лампы, зажег их, а потом передал мне одну из них.
— Внизу нет электричества, сын мой, потому что не терпит искусственный свет того, что скрывает святая земля, а ступени старые, хорошенько смотри под ноги.
В первый момент я не принял его слов с должной серьезностью. Церковь была довольно новой. Ей от силы было лет пятьдесят, так что сначала предостережения отца Павла показались мне излишними. Однако чем дальше я спускался по винтовой лестнице, уходящей из бокового алькова в глубь земли, тем больше удивлялся.
Вначале это была обычная лестница, но только уж очень длинная. Я предполагал, что мы просто спустимся в подвал церкви, но все оказалось не так просто. Мы забрались гораздо глубже всякого подвала, а потом отец Павел огромным ключом отпер еще одну дверь, и мы прошли узким коридором метров двести. Теперь мы точно были не под зданием и находились либо под кладбищем, прилегавшим к церкви позади, либо под арабским кварталом. Дальше была еще одна винтовая лестница, но более древняя, с выщербленными ступенями и стенами искрошившегося старого кирпича. И еще один коридор, еще одна толстая каменная дверь, поворачивающаяся на шарнирах. За ней лежал небольшой зал, откуда в разные стороны расходилось несколько коридоров — все они были завалены гигантскими камнями. Я хотел было спросить отца Павла, куда они раньше вели, но не рискнул нарушить мертвую, зловещую тишину, которая царила в подземельях.
Кроме того, в дальнем конце зала начиналась широкая лестница с изукрашенными перилами. Она тоже вела вниз — этакий парадный вход в преисподнюю. По обе стороны от лестницы замерли чудовищные химеры.
Камень древних скульптур покрывали трещины, часть фрагментов отсутствовала, отчего чудовища выглядели еще более зловеще. Я на мгновение замер, разглядывая их, но отец Павел прошел мимо, даже не взглянув на ужасные изображения. Особенно же меня поразили перила. Не могу сказать наверняка, но было в них что-то неправильное, нечеловеческое, да и казались они много выше, чем если бы предназначались для людей обычного роста… Великолепная резьба по камню, такая тонкая, что в мигающем свете лампы каменные скульптурки словно готовились вот-вот ожить… Однако сюжеты… В какой-то миг мне показалось, что я попал в застенок самой суровой испанской инквизиции. Тут были скульптуры, изображавшие всевозможные пытки со всей отвратительной реалистичностью. Не в силах дольше разглядывать их, я зажмурился, лишь через узкую щелочку между веками следя за огоньком лампы отца Павла, шедшего впереди.
И тут я чуть было не поплатился за свою излишнюю брезгливость. Эта лестница! Тут не только перила
