— Да. Об этом будет напечатано в завтрашних газетах. Дело в том, что мы предложили доктору Тийгу занять вакантное место настоятеля.
— Доктору Тийгу? — изумился мистер Ньюберри. — Но ведь говорили, что его разум…
— Совершенно верно, — прервал его доктор Бумер, — но зато его голова работает прекрасно, много лучше прежнего. Доктор Слайдер сообщил нам, что паралич мозга очень часто дает такой эффект: он очищает мозг, проясняет сознание.
— Вот как?! — сказал мистер Ньюберри, — А что с его университетскими лекциями по философии?
— Мы думаем, для него лучше будет прекратить их читать, — ответил президент, — Насколько мы уверены, что его голова будет великолепно разбираться в церковных вопросах, настолько мы боимся, что профессорские обязанности вредно отзовутся на нем. Принимая во внимание его замечательные дарования, мы решили выбрать его в правление университета. Здесь он гарантирован от всяких вредных для него потрясений. А если он остался бы в должности профессора, то всегда существовало бы опасение, что какой-нибудь студент снова обратится к нему с роковым вопросом, как это случилось недавно.
— Конечно, — согласился мистер Ньюберри.
Так произошло объединение, или слияние, двух церквей — церкви св. Асафа и церкви св. Осафа, — рассматриваемое многими как начало новой эры в истории современной церкви. Так или иначе, успех был достигнут выдающийся.
Соперничество, соревнование и вражда в вопросах догматического характера перестали существовать на Плутория-авеню. Прихожане обеих церквей могли придерживаться теперь любого из догматов но собственному выбору. Как любили говорить члены церковного совета, это не имело никакого значения. Все церковные поступления шли в одну, общую кассу и делались независимо от числа прихожан обеих церквей. Каждые пол года выпускался печатный отчет, который рассылался всем акционерам «Объединенной церкви» по стилю и форме он ничем не отличался от годовых и полугодовых отчетов, выпускавшихся объединенными акционерными компаниями «Оловянная посуда» и «Железная посуда», а также другими подобными организациями.
«Директора правления, — сообщалось в последнем отчете, — счастливы уведомить вас о том, что, несмотря на продолжающуюся депрессию на промышленном рынке, поступления общества обнаруживают тенденцию к возрастанию… Полученный дивиденд будет распределен поровну между владельцами акций и облигаций…» И дальше: «Директора правления единодушно вынесли решение преподнести достопочтенному доктору Дамфарзсингу подарок по случаю его предстоящего бракосочетания'.
«Предстоящее бракосочетание» было связано, конечно, с его помолвкой с Юлианой Ферлонг. Не было только известно, сделал ли он ей официальное предложение. Но говорили, что перед своим отъездом на новое место он в очень суровой форме дал ей понять, что раз дочь покидает его, то ему необходимо иметь кого-либо, кто смотрел бы за его домом; в противном случае он вынужден будет тратиться на оплату экономки. Он напомнил ей также, что она в таком возрасте, когда женщине не приходится быть особо разборчивой; кроме того, состояние ее души нельзя, дескать, признать очень надежным в смысле возможности спасения. Это пространное заявление достопочтенного настоятеля было признано (с точки зрения шотландских обычаев) равносильным предложению.
Кэт Дамфарзсинг не поехала с отцом на место его нового служения. Она осталась на несколько недель погостить у Филиппины Оверенд — сначала для того, чтобы уложить и запаковать свои вещи, а затем для того, чтобы распаковать их. Последнее было вызвано ее разговором с достопочтенным Эдуардом Ферлонгом в укромном углу тенистого сада семьи Оверенд. Некоторое время спустя Кэт и Эдуард были повенчаны достопочтенным доктором Тийгом, глаза которого наполнились философскими слезами, когда он благословлял их на совместную жизнь.
Так церковь св. Асафа и церковь св. Осафа стоят бок о бок, живут друг с другом в мире и согласии. По воскресным дням их колокола любовно перекликаются между собой, а между ними самими царит такая гармония, что даже епископальные грачи, свившие себе гнезда на вязах, окружающих церковь св. Асафа, и пресвитерианские вороны, осевшие на ветвях сосен и елей, окаймляющих церковь св. Осафа, меняются местами каждое воскресенье.
Глава седьмая
ВЕЛИКАЯ БОРЬБА ЗА ОБНОВЛЕНИЕ ГОРОДСКОГО САМОУПРАВЛЕНИЯ
— Что же касается городской думы, — сказал мистер Ньюберри, откидываясь на спинку кожаного кресла в Мавзолей-клубе и зажигая вторую сигару, — то надо признаться она прогнила насквозь.
— Абсолютно никуда не годится, — подтвердил мистер Дик Оверенд, звоня в колокольчик, чтобы ему подали виски и содовой воды.
— Она подкупна, — заявил мистер Ньюберри в паузе между двумя клубами сигарного дыма.
— Полна хищений, — вторил ему мистер Оверенд, сбрасывая пепел в камин.
— Члены управы — взяточники, — продолжал мистер Ньюьерри.
— Городской юрисконсульт — пьяница и бездельник, — сказал мистер Оверенд, — а казначей — отъявленный взяточник
— Совершенно верно, — согласился мистер Ньюберри и затем, наклонившись вперед и внимательно оглядевшись, не подслушивает ли кто-нибудь, сказал вполголоса: — Главный же взяточник среди них — мэр. И что важнее всего, — добавил он, понизив голос до шепота, — сейчас настало время говорить об этом безбоязненно.
Мистер Оверенд в знак согласия кивнул головой.
— Настоящая тирания, — пробормотал он.
— Да, да, — вторил ему мистер Ньюберри.
Так сидели они оба в тихом углу Мавзолей-клуба — дело было в воскресенье вечером — и занимались болтовней.
Сначала они распространялись о том, что федеральное правительство Соединенных Штатов никуда не годится; но говорили об этом без жара и не приводя никаких доводов, а только с грустью, с какой говорят стареющие люди, сидя в покойном кресле комфортабельного клуба и брюзжа на упадок нравов нынешнего поколения. Испорченность и бездеятельность федерального правительства возбуждали в них не гнев и не злобу, а только сожаление.
Они припоминали, что все было по-другому, когда они были молоды, когда вступали в жизнь. В дни юности мистера Ньюберри и мистера Дика Оверенда люди отправлялись на конгресс из одного только патриотизма. «В то время не было и речи о хищничестве и подкупах, — говорили они, — а что касается сената Соединенных Штатов… — здесь их голоса понижались почти до благоговейного шепота: — О, когда они были молодыми людьми, сенат Соединенных Штатов…»
Но они так и не докончили фразы, так как, очевидно, не могли найти подходящих слов для выражения своей мысли.
Они только несколько раз повторили: «Что же касается сената Соединенных Штатов…» — и всякий раз качали своими головами и усиленно глотали виски с содовой.
Разговор о федеральном правительстве, естественно, перешел в беседу о законодательном собрании Штатов. Как не похоже нынешнее законодательное собрание, на прежние собрания в дни их юности! Не только в отношении чистоты и неподкупности, но и по калибру людей.
Он вспоминает, сказал мистер Ньюберри, как отец взял его, двадцатилетнего юношу, с собой на заседание послушать дебаты. О, он никогда не забудет этого дня! Перед ним были не люди, а гиганты. И само собрание напоминало скорее древнее Унтенагемот, чем нынешнее законодательное собрание. Он ясно представляет себе оратора — имени его, правда, не может вспомнить, — который говорил… сейчас он не припоминает, о чем тот говорил и говорил ли «за» или «против», но дрожь пронизывала всех тогда от его
