— Когда отходит поезд?
— Через пятьдесят минут с мелочью. Жду тебя у главного вокзального входа.
Он зашел в комнату Раисы Павловны:
— Мама, мне позвонил Одуванчик. Аня сейчас уезжает в Москву с отцом… Если я не привезу ее с вокзала к нам, значит, все кончено. Отец хочет, чтобы она вышла за московского инженера, старика… Я еду на вокзал.
— Ты весь дрожишь… какой ты бледный! — сказала мать, с каждым словом становясь все бледнее. — Да, поезжай на вокзал, поговори с нею. Скажи Ане, что я очень прошу, очень жду ее… Она должна понять, что ты прав. Скажи, что я прошу ее не губить свою жизнь, не ломать вашу жизнь… Иди, Степа!.. Поцелуй меня на счастье и иди! А этот поцелуй передай Ане… Все будет хорошо, я уверена, иначе что же это… Боже мой! Ты будешь счастлив с нею!
Он нанял ялик для себя одного, он сам греб, потом полверсты бежал за вагоном трамвая, нагнал его и все же затратил на эту поездку больше тридцати минут — драгоценных минут, каждая из которых могла украсть его надежды…
Одуванчик стоял рядом с маленькой заплаканной девушкой на широком крыльце-перроне главного вокзального входа.
— Стой здесь… Познакомься с Люсей… — сказал он, следя за кем-то в толпе, шумевшей на привокзальной площади.
— Нетточка покупает цветы, — сказала девушка, вытирая глаза скомканным платочком. — Вот она идет…
На площади было нечто вроде рынка. Здесь торговали всем, что могло понадобиться уезжающим курортникам, — последний привет северянам от виноградников, садов и морской южной волны: фрукты вместе с корзинами, жестяные чайники с дешевым вином, а также вино в бутылях и бочонках, копченая рыба и цветы… Нетта в темном костюме, с большим букетом белых и почти черных пунцовых роз, медленно шла в толпе, оглядываясь по сторонам.
— Ищет тебя, и никого больше, — сказал Одуванчик. — Степка, доводи дело до конца!
Девушка вышла из толпы, увидела Степана, шедшего ей навстречу, и остановилась.
5
Исчезло все, кроме нее, кроме его радости и надежды. Как давно он ее не видел, как боялся непоправимых перемен! Нет, она — став другой, совершенно другой — осталась его Аней. Уже не светилось ее лицо, похудевшее, покрытое невидимой тенью, и прекрасное, более прекрасное, чем когда-либо. Он не знал раньше, как она прекрасна, потому что увидел вдруг красоту печали, владевшей ею в разлуке. И вдруг разлука кончилась. Ее глаза испуганно и радостно улыбнулись, осветили лицо — на миг, только на миг, но разве не может один миг вознаградить человека за долгие дни, за бесконечные недели страдания! Он взял ее руки, державшие цветы. Нетта сделала короткое, неуверенное движение и затихла, опустив голову… Степану показалось, что она бледнеет, что она сейчас лишится сил и сознания.
— Аня, не уезжай! — сказал он тихо. — И выслушай меня… Почему ты не хочешь выслушать меня? Если ты уедешь, это будет навсегда. Неужели ты хочешь, чтобы было навсегда? Аня моя, дорогая, солнышко мое, мое счастье…
— Ты… Это вы? — Она попыталась освободить свои руки. — Пустите… Мне нужно идти.
— В том письме, которое я послал тебе в Симферополь, я сказал лишь десятую часть того, что тебе нужно знать… Нужно знать, любимая!.. Вот письмо, в котором сказано все… Прочитай его, прочитай… потом.
Он положил письмо в карман ее жакета и замолчал, потеряв дар речи, забыв все слова. Все свое существо он отдал одному усилию: узнать… узнать, далеко ли ушла Аня, может ли она вернуться? Но любимая не хотела ответить на его молящий взгляд, она стояла перед ним, опустив голову, думая о своем.
— Зачем ты это сделал? — сказала она. — Зачем ты так сделал?
Сначала он не понял, о чем она. Что такое он сделал? Но серые сухие глаза смотрели теперь так враждебно, ожесточенно, что он понял все и с болью, с возмущением последовал за ее мыслью.
— Ты опять об этом?.. Но ведь ты уже знаешь самое главное и из этого письма узнаешь все… — Затем он снова попытался вернуться к основному и единственно важному, что надо было решить немедленно: — Ты не уедешь, да? Ты должна остаться. Ты сделаешь нас несчастными…
Она слушала и не слушала, не хотела его слушать.
— Отпустите мои руки, на нас смотрят, — сказала она тихо. — Как вам не стыдно… Пустите же!.. — Вдруг она воскликнула: — Как ты смог, посмел написать такую статью? — И снова перешла на шепот: — И ты думал, что после этого между нами все может остаться, как было, да? Ты мог так думать!
Их руки боролись, а глаза не могли оторваться от глаз; все прошлое перестало существовать, решалась загадка будущего.
— Ты говоришь о своей любви… Ты говоришь, что любишь… — Цветы упали на землю, ее руки вдруг соединились с его руками в сильном, отчаянном пожатии: — Любишь? Тогда идем! Идем в вагон. Вы помиритесь с отцом, и ты уедешь с нами… Слышишь? Пойми!.. Я знаю, что тебя заставили написать эту статью… Заставили, правда? Скажи это папе, и он простит. Идем же, идем! — повторяла она с отчаянием.
— Вот чего ты хочешь! — отшатнулся он. — Ты хочешь, чтобы я ради тебя сделал мерзость, солгал? Чего ты требуешь? Я поступил так, как должен был поступить, и, если потребуется, снова поступлю так же… Я говорю это тебе, зная, что могу потерять тебя… Разве после этого ты останешься со мной? Ты пойдешь к отцу. Он устроит твое счастье, как он хочет… А ты знаешь, чего он хочет, знаешь и подчиняешься… — Вдруг он решил: — Хорошо, идем, я поговорю с ним при всех. Я докажу, что он бесчестный человек, преступник, враг, что я должен оторвать тебя от него, иначе ты погибнешь…
— Да-да, от тебя можно ожидать всего…
— Ты совсем недавно приказала мне быть честным, всегда честным. Говорила одно, а теперь показала, что это были лишь слова, что ты прощаешь отцу его грязные махинации и ждешь низости от меня… Ничего не выйдет! Уходи! Маховецкий ждет тебя, жаба ждет свою невесту. Вчера вы вместе были в театре. И приданое для жабы готово — обстановка дамы пик. Какое счастье ждет тебя!
— Никогда, никогда я не стану его женой, никогда! — крикнула она.
— Но он возле тебя, а меня ты назвала шпионом, предателем, выгнала из дома! Сейчас требуешь настоящего предательства, позора на всю жизнь! Иди к Маховецкому!
— Никогда, никогда! — повторяла она. — Ты думаешь, что я низкая, подлая? Не смей так думать!
— Ты говоришь правду? Тогда идем со мной. Мама ждет нас, понимаешь… Она ждет меня с моей женой, с тобой, Аня! — снова перешел он к мольбам, завладев ее руками. — Идем! Один твой шаг — и все дурное кончится. Останемся лишь мы с тобой, с нашей любовью среди честных, чистых людей. Я люблю тебя больше жизни, и зачем мне жизнь без тебя!..
Ему показалось, что он победил, победил несомненно! Обезумевший от радости, он заставил ее сделать с ним один шаг, еще один шаг… И в это время в воздухе заколебался, расплылся звук станционного колокола.
— Вы с ума сошли! — Она остановилась, не зная, что делать. — Оставьте!
Послышался чей-то голос, резкий и раздраженный:
— Нетта, ты опоздаешь!..
Степан увидел Петра Васильевича; он стоял на ступеньке вокзального крыльца, высокий, очень поседевший. Его взгляд прошел сквозь Степана, тонкие губы пропустили:
— Леди, прошу вас! — И он округлил руку, предлагая ее Нетте.
Сильным движением Нетта высвободила руки и прошла мимо отца; он последовал за нею.
Подняв с земли цветы, забытые Неттой, Одуванчик прокричал:
— Анна Петровна, на минутку! Ваш букет!
