Виктор сорвал с плеч мокрый бушлатик, скомкал его, сунул под широкое колесо. Человек сделал то же со своим дождевиком.
Колёса чавкнули, исступлённо взвизгнули. Катер покачнулся на тележке. Казалось, ещё немного — и он кувыркнётся с тележкой за борт, сметёт людей. Нет, устоял!
— Ура! — вскрикнул Виктор.
Волна, упавшая на палубу, тяжело бросила его грудью на тележку. Он выплюнул солёную воду. Сгоряча выругался:
— Гадина!
— Хлопчик, беги до людей, я тут один буду. Тикай швидче, ну, бо! Зови людей! — закричал человек.
Нужна была немедленная помощь. Виктор нагнулся и побежал, чувствуя, что кругом творится неладное. Волны набросились на корабль с утроенной силой, вскипели, поднялись, обрушились на палубу одна за другой, одна яростнее другой. Юнгу сбило с ног, ударило плечом о край башни с такой силой, что ночь закипела зелёными и красными искрами.
Он выставил здоровое плечо вперёд и продолжал бег.
Вторая волна настигла его, когда он был возле гриба вентиляции. Он уцепился за него, полежал, пока не схлынула вода, стал на колени и сказал морю:
— Что? Взяла? У-у!
Корабль стал бортом к волне, и волны шли на него, нагнув белые головы, одна за другой, одна выше и сильнее другой. Они падали на палубу, как тяжёлые молоты, смешивая плеск воды с рёвом ветра.
— Что? Взяла? — повторил Виктор.
Волны стали меньше, но борьба с ними была тяжелее для выбившегося из сил мальчика. Только одно поддерживало его силы: там, возле катера, остался человек, ему нужно было помочь. Юнга шёл, скользил, полз на коленях, выплёвывая солёную воду. Он звал людей и чувствовал, что море торжествует — большое, шумное, полное темноты и ветра штормовое море…
КАК СТАРЫЙ БАКЕН…
Иона Осипыч сидел в глубоком кожаном кресле возле письменного стола. Он положил бескозырку на колени и однообразным движением свёртывал в трубочку и снова разглаживал ленточки. Артиллерист Ламин сделал всё возможное, чтобы успокоить своего гостя, и ничего не добился. Последний обход палуб не принёс нового: Виктора не было на корабле. Не было на корабле юнги Лескова. Никто не мог сказать о нём ни слова.
Ламин ходил из угла в угол кают, как ходят моряки в сильную качку, крепко наступая на палубу, точно хотел тяжестью своего тела выровнять корабль.
— О да, наш корабль очень большой, — говорил он. — Если человек утверждает, что он знает все закоулки на таком корабле, как линкор, не всегда верьте ему. При закладке большого корабля что делают? На него назначают моряка. Тот станет потом старшим помощником командира и будет знать корабль от киля до клотика и от форштевня до ахтерштевня.[73] Знают его старослужащие. А я? Я ещё новый здесь человек… Я раньше плавал на эсминцах… на Чёрном море… Я знаю башни, плутонги, погреба. Но я не был ещё в кочегарке, в машинном отделении. Моя жена прожила на Литейном пятнадцать лет. Подумайте — пятнадцать!.. Я спрашиваю её: «Где Стремянная улица?» Она отвечает: «Кажется, направо от нас». Я ей говорю: «Ты не знаешь Ленинград, как я ещё не знаю своё судно». Она смеётся; она мне не верит, но это правда. А вы совсем не знаете корабля. Вы знаете камбуз… Почему же вы говорите, что Виктора нет на корабле? Завтра утром мы скажем команде, что надо найти Виктора, и его найдут. Он спит где-нибудь.
Ламин коротко засмеялся, и этот смех был неожиданно мягким. Он взял стул, сел возле Костина, потом стал серьёзным и покачал головой.
— Я понимаю, — сказал он, притрагиваясь к колену Ионы Осипыча. — Он вам как сын.
Руки Ионы Осипыча дрогнули так сильно, что бескозырка едва не лишилась ленточек.
— А кто у меня есть, кроме Витьки? — спросил кок, не глядя на артиллериста. — Нема больше никого. Жена, сын были — пропали. Болтаюсь, как тот бакен на старом фарватере, морской травой зарос, даже чайка-рыбалка мимо летит — не сядет. Кому нужен? Кастрюлям да поварёшкам?
Ламин не прерывал его и слушал кока, пощипывая свою бородку, дружески улыбаясь. Он слушал, а Костин спешил излить свою душу, рассказать, какой замечательный юнга Виктор Лесков и за что так любит его старый кок.
— Эх, товарищ командир! Мальчонка-то это какой! За месяц флажной семафор выучил, лучше сигнальщика семафорит. Читарь! Сколько книжек ни дай ему, всё мало!.. — Он вздохнул. — Ну, нашкодил Витька на погрузке, так сам же и прошёл сквозь флот, чтобы флажки достать. Маленький, а если что надо, так надо. Не удержишь его. Скажешь: «Достань!» — достанет…
Ламин кивал головой, довольный тем, что кок отвлёкся от своих мрачных дум.
— А добрый какой! — продолжал Иона Осипыч, воодушевляясь. — Всё, бывало, мне говорит: «Ты, Костин-кок, не печалуйся, не кисни, значит. Вырасту, найду твоего сына Мотю. Найду!» На «Быстром» Витька с мальчонкой одним поспорил насчёт того, кто первый подводную лодку обнаружил… Может, читали вы об этой лодке в газетке?.. Я тогда беда как разошёлся, стал Витьку защищать, а Витька первый же вздумал с тем мальчонкой мириться. Видно, и впрямь мальчонка-то первый лодку заметил, а Витька одумался, совесть его забрала — и давай мириться. Вот какой: соврать он, может, сгоряча и соврёт, да потом покается, до плохого не доведёт…
Иона Осипыч мог без конца перечислять достоинства Виктора, как действительные, так и воображаемые.
— А какой аппетит! Аппетит какой! — воскликнул он наконец, прижимая бескозырку к груди. — Суп, котлеты съест, добавки попросит, а насчёт компота и не говори. Очень уважает углеводы…
Ламин незаметно сдвинул рукав кителя, посмотрел на часы — Скубин что-то задержался. Затем Ламин встал, надел фуражку и сказал:
— Прошу подождать меня в каюте. И не расстраивайтесь! Не надо расстраиваться, товарищ кок! Я пойду к Скубину и помогу искать мальчишку. Мы его найдём. Непременно!
Как бы желая доказать, что он найдёт Виктора во что бы то ни стало, Ламин снял с переборки старую карточку в рамке и протянул её Ионе Осипычу:
— Павел Лесков и Адам Ламин… Два фронта, тридцать боёв и дружба до гроба… Он мне спас жизнь, и я хочу найти его сына.
Он круто обернулся. Раздался громкий, нетерпеливый стук. Дверь быстро и широко открылась. На пороге стоял Скубин, без фуражки, мокрый. Он заметил кока, замялся и наконец спросил:
— Товарищ Ламин, не найдётся ли у вас… лишней фуражки? Мою, представьте себе, смыло… Кстати, есть дело… Прошу выйти в палубу!
Иона Осипыч привстал и застыл на месте. Им овладел страх. Он не сводил взгляда с двери, за которой скрылись командиры.
Сейчас дверь откроется, и несчастный кок услышит нечто ужасное. Но страшная весть заставила себя ждать очень долго.
Наконец открылась дверь, вошли командиры.
— О, всё в порядке, товарищ кок! — оживлённо проговорил Ламин, взял стул, сел против кока, потрепал его по колену. — Мальчик всё-таки забрался на верхнюю палубу. Да!.. И вёл себя хорошо. Помог вахтенному краснофлотцу спасти катер… Представьте себе!.. Правда, его немного потрепала волна, но доктор говорит, что завтра юнга встанет свеженький… — Он помешал коку вскочить. — Не волнуйтесь, товарищ кок, спокойно, товарищ кок! Я же говорю вам, что всё в порядке. — Как бы давая время коку прийти в себя, он обернулся к Скубину: — А что с тем краснофлотцем? Он тоже в лазарете?
— Ему досталось больше, чем юнге. У него помята рука, но доктор уверяет, что всё обойдётся, — спокойно ответил Скубин. — Так вот, товарищ артиллерист, что может наделать тумба дальномера,
