проступок?
Фёдор Степанович снова зашагал по каюте, снова потянулись длинные-длинные секунды.
— Долой ложь! — вдруг быстро проговорил старый командир. — Понимаешь? Долой её, всё равно какая она — маленькая или большая. Там, где есть маленькая течь, жди большой течи. Там, где прижилась маленькая ложь, там жди большого обмана. Юнга Лесков совершил проступок. Что должен был сделать юнга? Немедленно явиться на корабль, выполнить приказ вахтенного начальника линкора «Грозный», доложить по команде о своём проступке, быстрее загладить вину и получить обратно флажки. Вместо этого он целый день бродит неизвестно где, а явившись домой, держит язык за зубами, помалкивает, щеголяет негодными палочками вместо флажков… Ты, член корабельной семьи, хотел скрыть от нас свой проступок. Это позорно, постыдно! Понимаешь меня?
— Да, — едва шевеля губами, сказал Виктор.
Фёдор Степанович положил руку на его голову:
— Твой отец всегда говорил правду, он никогда не лгал, не кривил душой.
— И я только один раз… Я больше не буду… Я… — беззвучно повторял юнга, подняв на старика глаза, полные слёз.
Фёдор Степанович взял руку мальчика в свою жёсткую ладонь.
— Слушай команду! — сказал он. — Завтра утром явись на линкор, разыщи молодого краснофлотца, попроси у него прощения. Вместе с ним пойди к вахтенному начальнику Скубину, так как это он сегодня нёс вахту, доложись ему, выслушай наставление и попроси флажки. Всё запомнил?
— Есть!
— Ну, коли есть, так слава и честь. Вернись к нам с флажками, сделайся лучше, а пока носи пустой чехол на поясном ремне. Пускай он напоминает тебе всё, о чём мы говорили, всё, что ты мне обещал. Теперь шагом марш! Пойди в ванную, умойся получше, почисть платье и ботинки, доложи Костину-коку,[18] что все вопросы решены, поужинай. Ночуй сегодня на береговой квартире — это ближе к Усть-Рогатке.
Виктор хотел что-то сказать, но не нашёл ни слова. Он снял бескозырку, достал из-за ленточки квитанцию, полученную на почте, и протянул её Фёдору Степановичу.
— Ты должен был доставить квитанцию ещё до обеда. Приказ выполнен с опозданием. Как только ты достанешь флажки, тебе придётся отсидеть пять суток без берега.
Это была «последняя туча рассеянной бури».
— Есть пять суток без берега! — громко ответил Виктор, отдал честь, повернулся и вышел.
Командир блокшива подошёл к столу и задумчиво посмотрел на фотографическую карточку в чёрной рамке. На этой карточке Павел Лесков, отец Виктора, опоясанный пулемётными лентами, стоял рядом с другим моряком такого же воинственного вида, а над ними, на бутафорском картонном дереве, висел спасательный круг с надписью «Дружба до гроба».
Старик был опечален. Впервые Фёдору Степановичу пришлось говорить так строго с сыном своего покойного друга.
«ЧЁРНАЯ ИКРА»
Сначала в ванную, а потом гоп-гоп по коридору в камбуз.[19] Дяди Ионы нет в камбузе; ярко начищенные медные кастрюли скучают на полках. Может быть, Костин-кок отдыхает в кают-компании? Нет, пусто и в кают-компании, слишком просторной для маленькой команды блокшива. На верхнюю палубу бегом! Пустовойтов, увидев Виктора, смешно сдвигает усы и подмигивает ему: ага, теперь неприкосновенный вахтенный не прочь расспросить юнгу, чем кончилась встреча с командиром! Потерпи, потерпи, дядя Толя: во-первых, юнга сердит на тебя, а во-вторых, он так голоден, что пояс на нём стал совсем свободным.
Дальше, дальше! Мелькают ступеньки одного наклонного трапа, другого, и вот Виктор уже в низах корабля, на площадке, освещённой крохотной электрической лампочкой. Здесь всё наполнено знобящей прохладой, которая сразу охватывает человека; здесь так тихо, что надо ходить на цыпочках, и здесь так много тайн, что надо прикусить язык и пошире открыть глаза.
Железная дверь, выходящая на площадку, открыта. Виктор становится на высокий порог — комингс — и смотрит с жадностью: это редкое для него зрелище. Минёры не любят, чтобы Виктор околачивался внизу, и, уж само собой разумеется, переступать через комингс ему решительно запрещено.
Дверь ведёт в погреб. Он похож на горизонтальную щель — широкий и низкий. Две лампочки, забранные густыми проволочными сетками, дают так мало света, что задней переборки[20] не видно и можно подумать, что погреб уходит в бесконечность. Это очень странно, таинственно. Что кроется в темноте? Может быть, самое интересное? Но и с комингса юнга видит немало. В погребе правильными рядами лежат чёрные большие шары — мины заграждения. В слабом свете забронированных лампочек шары кажутся головами великанов, стоящих плечом к плечу, как на параде. Так кажется Виктору, а вот минёры относятся к делу проще и называют мины «чёрной икрой».
Каждая мина-«икринка» весит несколько пудов.
Если бы пришла война, минёры, погрузив «чёрную икру» на борт минных заградителей и прикрывшись ночной темнотой, отправились бы со своим страшным грузом в море. Они сбросили бы «чёрную икру» в заданных местах на морских дорогах, и мины, покачиваясь под водой на тонких стальных минрепах,[21] стали бы ждать непрошеных гостей. Минное заграждение — грозное препятствие для вражеских судов. Недаром Виктор гордится тем, что принадлежит к бригаде заграждения и траления.
Комендоры[22] и торпедисты бьют в упор. Минёры врага не видят. Их дело поставить мины, а уж мина должна дождаться непрошеных гостей, если они пожалуют в наши моря, и побеседовать с ними начистоту. Разговор получится короткий и будет последним для врага. Страшный грохот прокатится над волной, столб воды встанет над морем, со свистом пролетят осколки мины и куски развороченного корабельного борта. Ляжет набок смертельно раненный вражеский корабль, перевернётся — и пошёл, пошёл всей своей громадой в рыбье царство…
Брр! Виктора пробрал холодок.
Пока всё было мирно. Между рядами мин, о чём-то переговариваясь, ходили краснофлотцы — Трофимов, мечтавший изобрести такую мину, чтобы врагам некуда было податься, Бакланов, умевший писать стихи о пиратах и корсарах, и несколько других минёров. Здесь же был и самый толстый человек на блокшиве — любитель минного дела, знаменитый повар Иона Осипович Костин. Он стоял между чёрными шарами задумчивый и, кажется, на этот раз меньше всего интересовался делами погреба.
— Мне всё-таки думается, что номер двести сорок три прихварывает, — сказал озабоченно Трофимов, поглаживая мину. — Во всяком случае, нужно ещё раз проверить…
Виктор слыхал, что иногда та или другая мина начинает капризничать, у неё поднимается температура, и тогда больную срочно списывают с блокшива, куда-то отправляют, должно быть, на минный курорт, там она получает новую начинку и возвращается на корабль здоровая и холодная. Очень интересно было бы посмотреть, как Трофимов поставит мине градусник, но, если старшие заметят, что Виктор попусту торчит у погреба, ему попадёт за нарушение запрета.
Он тихонько позвал:
— Дядя Иона!.. Товарищ командир приказал выдать мне расход обеда.
Минёры подняли головы. Костин испуганно взглянул на своего питомца и ахнул. Виктор спрятался за косяк.
— Нашкодил, и глаза стыдно показать, — сказал Бакланов. — Постой, сигнальщик, мы ещё с тобой поговорим. Найдётся песочка надраить тебя за семафоры-разговоры… Избаловался, парень! Ты, Иона Осипыч, спроси его: кто вчера собаке тральщика «Запал» на хвост консервную банку приспособил?
